Дорогой Франклин,
Коллегия выборщиков только что утвердила президента- республиканца, и ты наверняка доволен. Однако, несмотря на твою женофобию и ура-патриотическое ретроградство, в отцовстве ты был весьма либерален и относился к телесным наказаниям и игрушечному оружию так, как требовало время. Я не дразнюсь, только задаюсь вопросом, не возвращаешься ли и ты к тем предосторожностям и не размышляешь ли, где же мы ошиблись.
Мне в оценке воспитания Кевина помогали тренированные юридические умы.
—Миссис Качадурян, — с пристрастием допрашивал меня Харви, — соблюдалось ли в вашем доме правило, запрещающее детям играть с игрушечным оружием?
— Не ручаясь за точность формулировки, да.
— И вы контролировали просмотр телепередач и видео?
— Мы старались оградить Кевина от всего слишком жестокого и сексуально откровенного. К несчастью, это свелось к тому, что мой муж не мог смотреть большинство своих любимых программ. И одно исключение мы все же сделали.
—Какое? — Снова раздражение; это не было запланировано.
— Исторический канал. — Хихиканье; я играла на галерку.
— Суть в том, — продолжал Харви сквозь зубы, — что вы изо всех сил пытались оградить вашего сына от вредного влияния, не так ли?
— В своем доме. Это шесть акров из всей планеты. И даже там я не была защищена от вредного влияния Кевина на меня.
Харви перестал дышать. Я подумала, что этому трюку научил его профессионал от альтернативной медицины.
— Другими словами, вы не могли контролировать, во что играл или что смотрел Кевин в домах других детей?
— Откровенно говоря, другие дети редко приглашали Кевина больше одного раза.
Вмешался судья:
— Мисс Качадурян, пожалуйста, просто ответьте на вопрос.
— О, видимо, так, — равнодушно уступила я; мне все это начинало надоедать.
— А как насчет Интернета? — спросил Харви. — Разрешали ли вы вашему сыну смотреть любые сайты, какие ему нравились, включая, скажем, насилие или порнографию?
— О, мы установили полный комплект родительского контроля, но Кевин взломал его за один день.
Я щелкнула пальцами. Харви предостерегал меня против малейших намеков на легкомысленное отношение к процессу, но справиться со своим упрямством я не могла. Еще труднее мне было сосредоточиться. Когда я сидела рядом со своим адвокатом, мои веки закрывались, голова клонилась. Только для того, чтобы взбодриться, я без видимых причин разразилась комментарием вопреки предыдущим возражениям судьи — благонравной, резкой женщины, напоминавшей мне доктора Райнстайн.