По возвращении домой я часто приглашала Шивон выпить со мной чашечку кофе и с наслаждением беседовала с женщиной раза в два моложе меня, может, не столько потому, что стиралась грань между поколениями, но и просто чтобы с кем-то поговорить. Я делилась сокровенным с Шивон, потому что не делилась с мужем.
— Вы, наверное, отчаянно хотели Кевина, — как-то сказала Шивон. — Посещать прекрасные места, встречаться с удивительными людьми и получать деньги за это удовольствие! Не могу представить, как вы отказались от всего этого.
— Я не отказалась. Через годик я вернусь к обычной жизни.
Шивон помешала свой кофе.
— Франклин это одобрит?
— Он должен это одобрить.
— Но он как-то упоминал... — ей сразу стало неловко оттого, что она проболталась, — будто с вашими длительными отъездами вроде бы... покончено.
— Я, наверное, создала неверное впечатление, рассказывая об усталости, об отсутствии свежего белья, о забастовках во Франции.
— О да, — сказала она грустно. Вряд ли Шивон намеревалась посеять раздор между нами, хотя видела, что тучи сгущаются. — Наверное, ему было одиноко, когда вы уезжали. А теперь, если вы снова начнете путешествовать, ему придется одному присматривать за крошкой Кевином, когда меня здесь не будет. Конечно, в Америке некоторые отцы сидят дома, когда мамы работают?
— Американцы все разные. Франклин не такой.
— Но вы управляете целой компанией. Конечно, вы могли бы позволить себе...
— Только в финансовом отношении. Мужчине и так непросто, когда о его жене пишут в «Форчун», а он всего лишь ищет места для рекламы.
— Франклин сказал, что вы путешествовали по пять месяцев в году.
Я тяжело вздохнула.
— Очевидно, придется сократить поездки.
— Вы знаете, с Кевином надо держать ухо востро. Он... сложный ребенок. Иногда они это перерастают. — Шивон явно собралась с духом. — Иногда нет.
Ты думал, что Шивон привязалась к нашему сыну, но я толковала ее чувства как преданность мне и тебе. Она редко говорила о Кевине иначе чем в смысле материально-технического обеспечения. Новый набор бутылочек простерилизован; иссякает запас одноразовых подгузников. Подобное отношение явно не сочеталось с ее эмоциональностью. (Правда, однажды она заметила: «У него такие глаза... бусинки». Она нервно рассмеялась и уточнила: «Я хотела сказать — пронзительные». — «Да, они нервируют, не так ли?»
— ответила я как можно равнодушнее.) Однако Шивон восхищалась мной и тобой. Ее очаровывала свобода нашей работы, и, несмотря на евангелический роман с «семейными ценностями», она была явно обескуражена тем, что мы сознательно испортили эту головокружительную свободу, связав себя по рукам и ногам ребенком. И может быть, наш пример давал ей надежду на собственное будущее. Нам было под сорок, но мы слушали «Карз» и Джо Джексона; она не одобряла сквернословие, но ей, пожалуй, нравилось, что почти сорокалетняя чудачка называет сомнительную инструкцию по уходу за детьми