Но Вероника, как и Оделия, отказывалась есть. Чтобы девушка спокойно заснула, Аделия дала ей немного опиума.
Сейчас за спиной Аделии, со стороны леса, что-то прогремело. Она резко обернулась. У стойки открытых ворот стоял кто-то черный и страшный.
От страха лекарка тяжело сглотнула и на секунду закрыла глаза.
Когда она их открыла, темной фигуры уже не было.
Не иначе как почудилось. Игра теней.
Страшила, по своему обыкновению, делал вид, что ничего особенного не произошло.
«Как же я устала! — подумала Аделия. — Уже черт с рогами мерещится…»
Внезапно из дома раздался заполошный крик…
Те монашки, у которых были силы двигаться, обнаружили, что сестра Оделия уже не дышит. Позвали настоятельницу. С соответствующими молитвами тело сестры-лекарки завернули в саван и положили на стол в часовне.
А следующей ночью умерла и сестра Агата.
«Похоже, ее сердце просто перестало биться, — написала Аделия приору Жоффре. — Казалось, она идет на поправку. И вдруг…» О пролитых слезах врачевательница упоминать не стала.
Однако хлопотами обеих Матильд и на добротной кухне Гилты остальные монахини стали постепенно выздоравливать. Вероника и Вальпурга, самые юные, уже ходили, хотя Аделия ворчала, что им стоит как следует отлежаться и набраться сил. Их видимое здоровье до добра не довело: настоятельница тут же решила отрядить их в обычное путешествие к отшельникам.
Аделия кинулась отстаивать бедняжек — негоже изнурять слабых после болезни монахинь.
И от усталости и раздражения, накопившихся за много дней, довольно бестактно ляпнула настоятельнице:
— Они мои пациенты, и я запрещаю гонять их на работу.
— Прежде всего они дали обет подчинения Богу и мне. Заботиться об отшельниках — наша святая обязанность. А сестра Вероника даже любит бывать в лесу — свобода, покой, беседа с мудрыми людьми. Ей это в охотку, хотя путь неблизкий.
— Но анахореты голодными не останутся, ведь о них печется и настоятель Жоффре!
— Не слишком рьяно, насколько я знаю! — возразила Джоанна.
Не впервые Аделия сцеплялась с ней в споре. Приоресса, которая своими отлучками и отсутствием должного рвения запустила монастырь, ревниво следила за растущим авторитетом иноземки и зачастую противоречила ей из упрямства и желания показать, кто тут настоящий хозяин.
Настоятельница ворчала, что Страшила нестерпимо воняет (что было, увы, правдой), а Аделия возмущалась тем, что монахини живут хуже собак, и требовала улучшить то одно, то другое. Разумеется, все это не способствовало взаимной симпатии женщин. Джоанна решительно возражала и против использования опиума.