У открытых ворот двое скучающих стражников лениво перебрасывались словами с Агнес, которая вязала, сидя на мешке возле своей будки-корзины. У ног женщины на траве лежал некто до отвращения знакомый.
— Нигде от него нет спасения! — в сердцах воскликнула Аделия.
При виде иноземцев Роже Эктонский вскочил с земли и заорал своим обычным, дурным голосом:
— Молитесь за святого Петра, коего распяли богопротивные жиды! Идите и приложитесь к чудотворным мощам! Тут рукой подать — они в монастыре Святой Радегунды!
Вчера юродивый ошивался в женской обители, а сегодня, похоже, вознамерился поглазеть на епископа, которого ждали в гости к шерифу.
Роже Эктонский опять не узнал ни врачевательницу, ни ее спутников. Это было тем поразительнее, что все местные обычно таращились на Мансура, а вместе иноземцы являли собой колоритную троицу — и одеждой, и повадками. Очевидно, блаженный не различал отдельных людей — для него они были просто безликой массой грешников, которых он пытался спасти от грядущего пекла. Аделия машинально отметила для себя, что его грязное рубище из того же сукна, каким связывали руки убитых детей.
Юродивый визгливо тараторил дальше:
— Иноверцы бичевали дитя, пока кровь не потекла ручьями! А они хохотали и честили мальчика последышем фальшивого пророка Иисуса. Измучив и надев ему терновый венец, распяли малолетнего страстотерпца, как Христа…
Симон спросил у стражников разрешения пройти к шерифу. Мол, они прибыли из далекого Салерно.
— Откуда-откуда?
Симон понял, что на невежественных солдат надо производить впечатление другим, и сказал:
— Приор Жоффре велел нам побеседовать с шерифом.
— А, узнаю смуглого! — воскликнул стражник помоложе. — Это доктор, который вылечил настоятеля!
— Он самый. Только учтите, доктор отлично понимает ваш язык.
Роже Эктонский, словно только сейчас заметив иноземный вид Мансура, подскочил к нему и закричал в лицо арабу, обдавая гнилым дыханием:
— А ты, сарацин нечестивый, признаешь ли Господа нашего Иисуса Христа?
Стражник постарше беззлобно бросил юродивому:
— Заткнись, вшивый! — и насмешливо показал на Страшилу: — А это что за зверь?
— Собака миледи.
Ульфа удалось оставить дома, но Гилта настояла на том, что Страшила должен быть с Аделией неотлучно. На это салернка возразила: «Никакой он мне не защитник! Когда на берегу реки меня стали задирать рыцари, он сам чуть не обделался от страха!» Гилта упрямо стояла на своем: «Пес вам не для защиты, а для охраны!» Аделия решительно не понимала, зачем ей мохнатый и вонючий ангел-хранитель, который при опасности поджимает хвост и пятится в сторонку, однако в итоге Гилта все-таки переспорила.