И тут кто-то тихо произнес:
— Клиа!
Я взвизгнула и двинула кулаком туда, где раздавался голос.
— Эй! — закричал Бен. Он едва успел уклониться от удара, споткнулся о край ковра и рухнул навзничь, расплескав горячий кофе из кружки на свой серый свитер.
— Ух! — закряхтел он. — Горячо. Очень, очень горячо. Очень плохо.
— Бен! О, Боже, постой… — я заскочила в ванную, схватила полотенце для рук, метнулась к нему, встала на колени и попыталась промокнуть кофейное пятно у него на груди. — Прости меня. Я же не знала, что ты здесь! Ты ничего не сказал!
— Я кричал тебе снизу… Думал, ты слышала…
Уловив странный запах, я наклонилась к Бену вплотную, принюхалась и спросила:
— Чем это пахнет?
— Я добавил в кофе кардамон, — ответил он, кивнув на валявшуюся на полу пустую кружку. — Думал, тебе понравится.
— Мне нравится запах. Может, тебе лучше завести одеколон с кардамоном?
— Может сработать, — хихикнул он. — Ты можешь подтвердить, что женщины сходят от него с ума.
— Не сходят с ума, а шарахаются. Десять лет тренировок вырабатывают кошачьи рефлексы. Если бы ты был грабителем…
Эти слова напомнили мне о моих подозрениях, так что я быстро встала и повела Бена в папин кабинет:
— Ты не можешь сказать, что тут изменилось?
Бен внимательно осмотрелся и покачал головой.
— По мне, так все как было. Ты что-то переставила?
— Да нет же! Я бы никогда… — вспылила я. — Но кто-то переставил, мне кажется! У меня другое ощущение от этого места. Тут что-то постороннее.
Бен кивнул, засунул руки в карманы — его поза серьезных размышлений.
— Ну ладно, — начал он, — тогда давай определим, что же именно изменилось? Что-то не на своем месте? Что-то пропало?
— Сама не знаю, — ответила я. — Не то чтобы я заметила что-то определенное. Это просто ощущение такое.
— Понятно, — сказал Бен. — И я верю твоим ощущениям. Просто… может, это потому, что тебя так долго не было дома? Целых три недели. Ты еще никогда не уезжала настолько после…
Его голос беспомощно затих, но я знала, о чем он думает. Я еще никогда не уезжала надолго после похорон. Это правда. Как было правдой и то, что я оставалась на ногах с шести часов утра, когда мы встали в отеле в Париже, а сейчас часы показывали шесть вечера в Коннектикуте — то есть двенадцать ночи по парижскому времени. И еще, безусловно, здесь вмешалась моя предрасположенность к экстремальному мышлению.
— Ты прав, — кивнула я. — И я с ног падаю от усталости. Наверное, мне нужно поспать.
Но стоило мне вспомнить про сон, как я вспомнила и про фотографии, что ждут меня на экране компьютера. И тут же стало ясно, что из-за них мне опять будет не до сна.