Петька подхватил волчонка на руки, спустился по лестнице и пнул раза два испуганных коз. Жалобно мекнув, они бросились к дальней стене. Столпились там, как разгуляевские бабы у сельсовета на Первомай, и уставились друг на друга. Петька склонился над ямой, опуская в нее своего волчонка.
– Сегодня отдадим за тебя спирт, – шепнул он в яму. – Не бзди. Своих не бросаем.
Прикрыв яму досками, он снова забрался на сеновал и стал ждать Валерку с развединформацией. На улице уже начинало темнеть. Из дома доносились крики бабки Дарьи и деда Артема. Разобрать, что кричат, было невозможно.
* * *
Японца, про которого Петьке рассказал Валерка, звали Миянага Хиротаро. Во время боев на Халхин-Голе в тридцать девятом году он воевал на высоте под названием «Палец». Японцы по-своему называли ее «высота Фуи», но это не помогло им продержаться там больше четырех дней. Наши раздолбили их укрепленные позиции артиллерией, а потом выбивали уцелевших гранатами из лисьих нор. То же самое произошло две недели спустя на сопке Ирис-Улийн-Обо, куда выживший Хиротаро отступил с остатками своего полка. Японцы не хотели сдаваться и предпочитали разлететься в клочья от советских гранат, но Хиротаро служил в санитарной роте, поэтому, услышав русскую речь, выбросил из укрытия свой карабин. Кто-то ведь должен был заботиться о раненых солдатах в плену. Мертвый врач лечить не умеет.
Во время обмена пленными Хиротаро отказался возвращаться к своим и с тех пор ютился в том самом японском бараке, с которого когда-то начался разгуляевский лагерь.
В сорок втором году, чтобы получить разрешение на выход за ворота, он одними травами вылечил от триппера тогдашнего коменданта. На радостях тот расщедрился и позволил ему собирать свои травки в окрестном лесу. Когда за очередной дебош коменданта разжаловали и отправили на фронт, эти прогулки прекратились.
Весной сорок третьего после нашей победы под Сталинградом немцев окончательно погнали на запад, а Хиротаро высадил для охранников лагеря целую грядочку табака – в травах он действительно разбирался. К осени всю его ботву раскурили, не дождавшись, пока она просохнет как следует, а японцу предложили высказать свои пожелания. Думали – попросит жратвы, но он сказал, что хочет карандаш и тетрадку.
Тетрадка была нужна ему, чтобы описать всю свою жизнь для оставшихся в Нагасаки сыновей. До сорок третьего года он еще надеялся на возвращение в Японию, но после капитуляции фельдмаршала Паулюса пришел к выводу, что семьи своей ему уже не видать. Русские наступали на всех направлениях.