Кристиана вернулась озябшая, от мороза у нее перехватило дыхание. Она остановилась у печки погреться. На дворе завывал ветер.
«Ветер трогает толкую струну» — вспомнилось ей. Так говорила мать Думитру.
Мыслями она невольно обратилась к этой одинокой старой женщине, которая так за них волновалась, так хотела, чтобы у них был свой дом…
Ей захотелось написать письмо старушке. Думитру некогда, он вечно занят. «Домашняя канцелярия», какой шутливо выражался, по его поручению находилась в ее ведении. Но кроме того, она любила писать свекрови. Она детально описывала ей всякие семейные мелочи, Илинкины дела в школе, писала о разных разностях, услышанных от жен офицеров и старшин, которые забегали к ней поболтать. Письма получались длинными — по пять-шесть страниц, и старушка им очень радовалась. «Будто я рядом с вами, будто вижу и слышу вас! Вот я и счастлива, что мне еще надо…»
Для Кристианы эти слова были истинной наградой. Она с нетерпением каждый раз ждала ответа. Знала, что это будет всего несколько слов, выведенных дрожащей старческой рукой, огромные буквы на тетрадном листе… Сколько усилии прикладывала старушка, чтобы сдержать дрожь в руке, непривычной к письму! Поэтому Кристиану так трогали эти строки. А может быть, еще потому, что после смерти собственной матери у нее не осталось близкого человека, кроме этой старушки, перед которым она продолжала бы чувствовать себя ребенком, который бы волновался за нее, как настоящая мать…
«Наверное, все люди испытывают иногда потребность продлить ощущение детства. Ведь это возможность хотя бы на какое-то время сбросить с себя груз ответственности, избавиться от бремени забот и обязанностей…» Она хотела спросить об этом Думитру, но тут же раздумала. Он мог ей ответить только одно: что его не гнетет бремя ответственности, забот и обязанностей, что уважения достоин только человек, который все делает сознательно и ответственно. Только это делает человека счастливым.
«Я заметила, — сказала она ему все-таки однажды, — что люди считают себя и считаются молодыми независимо от возраста до тех пор, пока сами чувствуют себя детьми, то есть пока рядом с ними родители, старики. Стоит им умереть, как мы сами становимся старшими в доме, и иллюзия нашей молодости исчезает… Уходя от нас, единственные свидетели нашего детства уносят с собой самый ценный подарок, который они нам сделали, — детство… Наверное, поэтому остающаяся после них пустота так угнетает…»
… Она писала, изредка останавливаясь, чтобы послушать завывание ветра в дымоходе; казалось, вихрь вот-вот закружит ее вместе со всем домом в своей неистовой пляске… Об этом диком ветре, о здешних снежных зимах она никогда не писала, чтобы не пугать старушку напрасно, не прибавлять ей волнений. Ей хотелось не тревожить ее, а радовать.