Обстановка накалилась до предела. В нескольких окнах появились черные длинные стволы пулеметов, винтовок, с кладбища засверкали огоньки выстрелов. Другой немецкий танк, проделав пируэт, обогнул своего незадачливого соседа, один раз выстрелил куда попало, поверх домов, и направился к выходу, раздавив тело убитого часового у ворот. Но через несколько метров и он застыл на месте от прямого попадания снаряда.
Никулае перевел взгляд на окна и заметил оживленное движение в темных проемах. Гитлеровцы вели огонь из всех видов оружия, причем наугад, потому что румынские солдаты били отовсюду, и немцы не могли установить, где сосредоточены главные силы. Автоматная очередь впилась в картонную стену барака, за которым притаился сержант, и он съежился, подтянув коленки к подбородку. Когда опять посмотрел в сторону немецкого штаба, правая стена дома уже рушилась под ударами румынских орудий. Но через несколько минут все стихло.
Никулае понял, что немцы будут сдаваться. У них не было иного выбора; подкрепление, на которое они, возможно, рассчитывали, не прибыло и никогда не прибудет. Он бросил взгляд в сторону кладбища и увидел двух пулеметчиков, упавших лицом на щитки, будто уставшие труженики. Это видение впилось ему в память, ожесточив его. Спустился вниз с чердака. Вышел на улицу и направился к разрушенному зданию, пробираясь с опаской вдоль стен домов. Добрался почти до ворот, где еще дымился второй немецкий танк. Его ствол был направлен прямо на него, будто целился прямо ему в грудь или хотел его проглотить.
Группа румынских солдат под командой лейтенанта пробиралась рядом с ним и проникла во двор. По лестницам, ведущим во двор, один за другим спускались гитлеровцы.
Никулае тоже вошел во двор, румынские солдаты начали принимать пленных, среди которых он увидел бледное, испуганное, все в поту, морщинистое лицо гитлеровского полковника. Сержант видел его несколько недель назад, когда доставлял пакет из дивизиона в немецкий штаб — полковник был высок ростом, несколько надменен. Его хилое тело сейчас согнулось будто под невидимой тяжестью. Немцы сдавали оружие.
Переступая через кучи щебня и трупы, Никулае вошел в здание. «Боже, какой погром!» — пробормотал он про себя. Двери на втором этаже были распахнуты настежь, разбиты и продырявлены пулями. Повсюду кровь, бумаги, разбросанные по полу или сваленные в беспорядке на столах, в углу несколько кучек пепла — здесь жгли какие-то документы: немцы не хотели, чтобы они попали в руки румын. В помещении с решетками на дверях, теперь тоже открытыми, он увидел стопки банкнот — немецких военных марок.