— Вот это командир! — произнес стоявший поблизости пехотинец.
— Это ты правильно подметил, — поддержал его кавалерист в растрескавшихся сапогах из толстой кожи. — Э, везет же некоторым! Нас не очень-то балует наш капитан, да и сержанты выжимают из нас и из лошадей последние соки. К тому же у горных стрелков только ранец, винтовка и лопатка. А за нами еще и клячи идут.
— Да где там! — возразил пехотинец. — Не видишь, что это рота тяжелого орудия? У них есть и лошади, и орудия, и минометы, и они идут пешком, бедняжки, не то что вы, вскарабкавшись на спины лошадей с вашими красными лампасами. Пехоте от вас нет места на дорогах, вы сгоняете ее в канавы. Знаем мы вас!
— Не говори зря! — вздохнул кавалерист. — Каждый несет свой крест…
— Оно-то так и есть, — присоединился к разговору третий. — На войне, братцы, везде тяжело. Хоть бы уж кончалась она быстрее, проклятая. Вот возьмем назад Трансильванию, и с нас хватит, все под пулями да по грязи!..
— Думаешь, скоро кончится, да? Война только началась по-настоящему. Фашисты так просто тебе не сдадутся, это дьяволы, а не люди. Слышишь, как грохочут пушки? — сердито крикнул на него пожилой солдат.
— Разговорчики! — цыкнул на них напускающий на себя важность подофицер, подошедший с боковой улицы. — Второй взвод, строиться!
Все трое молча разбежались.
… Во главе батареи теперь стоял смуглый и стройный младший лейтенант, а за ним сержант Саву. Позади четвертого орудия неподвижно замер гордый собой Штефан. Он почти плача упросил Думитру перевести его на батарею, ибо ему стыдно оставаться ординарцем — так Штефан объяснил причину.
— Что, тебе плохо у меня, Штефан? — спросил его Думитру, притворившись, что не понимает, почему ординарец хочет уйти на батарею.
— Да я все одно у вас буду… — уклонился солдат от ответа. — Но и я не сегодня завтра смогу стать капралом, я постараюсь. Не будут кричать мне вслед, что я выношу ночные горшки…
Думитру улыбнулся, потом сделал вид, что страшно рассердился:
— Кто тебе так сказал?
— Ладно, господин лейтенант, они так говорят не со зла, а по глупости. Но я не хочу больше… Как бога прошу!
И Думитру послал его на орудие Констандина, самого молодого и горячего сержанта на батарее. Ординарцем теперь был молчаливый и спокойный старый кондуктор. Того полностью устраивало новое положение. Фактически он не очень-то убивался за работой. Но Думитру не обращал на это внимания: он привык сам выполнять мелкие хозяйственные дела, да теперь в полевых условиях таких хлопот было мало.
На войне все едят из одного котла и спят в траншее. Никулае недолюбливал ординарцев — «Они в основном сидят в обозе и живут неплохо» — и при любом удобном случае заставлял их по десять раз выполнять команды «Ложись!», «Встать!», «Бегом — марш!». А если кто вступал в пререкания, то придумывал и еще что-нибудь. «Чтобы знал, что такое военная служба!» — объяснял он недоумевающим солдатам.