Думитру взял портрет и положил его в карман накидки. Дотронулся рукой до холки высокой борзой, которая почти неслышно ступала по навощенному до блеска полу. Пересек террасу, спустился по лестнице, обошел вокруг дома; собака шла за ним не отставая. Но никого он так больше и не заметил. Все исчезло как сон, только сердце сильно стучало.
На аллее его ожидали Никулае и солдаты. Не говоря ни слова, младший лейтенант встал впереди них и усталым шагом направился к выходу из парка. Еще раз увидел сквозь пелену тумана одинокую статую Дианы и почувствовал нежный запах влажных левкоев и петуний. Борзая следовала за ним на отдалении до конца парка, а потом остановилась, молча провожая солдат взглядом.
Дорога от дождя раскисла, они с трудом вытаскивали ботинки из грязи, оставляя за собой глубокие вмятины. Ветки акаций и ольхи били по лицу, обливая их холодными каплями. Солдаты шли, погрузившись в свои невеселые думы. Туман спустился до самой земли, клубясь вокруг кустарников и пучков травы на возвышениях.
Когда подошли к вершине пологого холма, услышали в кукурузе лязг оружия и сердитую ругань. Часовой окликнул их. Сержант механически назвал пароль, и они пошли дальше. Думитру был мрачен, тяжелые мысли давили на него, усугубляя накопившуюся усталость. Он проскользнул в укрытие, где был установлен НП его роты, по-прежнему сжимая в ладони тот, теперь теплый от его руки и хранивший еще легкий аромат духов, портрет. Да, да! Как сильно она похожа на Анну! И на благородную даму с портрета Гойи! Он улыбнулся при мысли, что это, возможно, одна и та же женщина, повторенная во времени и пространстве неведомой метафизической силой. В какую же из них он влюблен, если он действительно влюблен?..
Он повернул ручку полевого телефона, вызвал командира батальона, чтобы доложить о выполнении задания.
* * *
С парапета Думитру смотрел на людей, как будто видел их впервые, удивляясь их перепачканной грязью одежде, их узловатым ободранным кулакам, вцепившимся в оружие. Он видел, как бойцы в напряжении нагнулись над стволами пулеметов, над покрытыми доверху грязью лафетами орудий. Больше половины из них он знал давно: хорошие артиллеристы, многие из них были грамотными — окончили семь классов. В предстоящие дни у него будет время узнать и детальных. «О чем ты думаешь, сержант Констандин?» — в мыслях спросил он командира орудия из новеньких, стройного брюнета с лицом, изборожденным красноватым шрамом от не очень давней раны. «Да о чем я могу думать, господин младший лейтенант? Здесь на фронте мысли людей больше схожи, чем их одежда. То же самое их мечты. Только лицами они отличаются друг от друга. Какое это имеет значение? Вот я, например, думаю, если хотите знать, какая из этих полных воды ям меня ожидает. И как это случится… Я из деревни, всю жизнь работал на земле, и вот вспомнил…» — «И я тоже, я тебя понимаю…» — «Нет, нет, ты меня не понимаешь, то есть я хочу сказать, что только здесь по-настоящему я узнал ее, землю. Узнал изнутри. Столько раз видел ее черную плоть, в которой мы отрывали саперной лопаткой позиции, могилы, я почувствовал ее кровь, ее холодный сок, густой от грязи, собирающейся и превращающейся в месиво под ботинками. Независимо от цели, когда роешь яму, готовишься к смерти!..» — «Ты прав, Констандин, я тоже примерно так думаю. Узнать землю — значит стать с ней единым целым, чувствовать ее тяжесть под собой. Чувствовать, что она тебя чувствует, сделать так, чтобы она почувствовала, что ты ее чувствуешь. Какого черта, да простит меня бог, мертвых закапывают в землю?! Почему они не взлетают, почему господь бог не берет их к себе, или почему они, скажем, не тают в лучах солнца? Нет, их нужно вернуть земле, будто для того, чтобы начать все заново. Как семя. Так и есть, только тогда ты сумеешь узнать землю. И когда подумаешь, что ты ступаешь по ней весь день, роешь ее, плюешь на нее, а она принимает тебя, терпеливо ожидает и безмолвствует. Не отрекается от тебя».