Вспомнился такой случай. Он был еще маленьким, было ему тогда около десяти лет. Однажды вечером — в июле или в августе — отец после возвращения с поля послал его купать лошадей. Мальчик вскарабкался на одну из них и вцепился тонкими пальцами в мягкую гриву. Никулае радовался всякий раз, когда представлялся случай прокатиться верхом, подпрыгивая на широкой лошадиной спине. Лошади, не предвидя большой тяжести, спокойно принимали его и поворачивали голову, наблюдая, как он взбирается сначала на забор, потом к ним на спину.
Они двинулись к реке, шумно вошли в воду, поднимая тучи искрящихся брызг. Вода была теплая, и лошадям нравилось купанье. Он плавал вокруг животных, по очереди подныривал под них и не заметил, как течение затянуло его в водоворот. Плавать он умел, но водоворот… Никулае никогда не осмеливался приблизиться к нему. Там было глубоко, и вода все время бурлила. Все дети боялись водоворота и со страхом смотрели на него с высокого берега. И даже для взрослых это место было опасным. Никто не осмеливался подплывать близко.
И вот на тебе, его закрутил водоворот. Страх почти полностью парализовал его. Надо было как-то выпутываться, хотя бы удерживаться на поверхности, но враждебная вода невидимой рукой все время пыталась затащить его на дно. вымотать силы. Вода вертела его на месте, он видел небо над головой, берег, ивы — и все это ходило ходуном. Он был в отчаянии, руки сцепились и больше не слушались.
… К нему подплывала лошадь. Она приближалась, задрав голову, прижав уши, ее грива распласталась по воде. Никулае из последних сил уцепился за холку, и лошадь спасла его, вытащив из водоворота…
Он никому не рассказал об этом случае, но с тех пор у него осталась любовь к лошадям, преданность им, долг перед ними и, главное, убеждение, что эти существа могут понимать некоторые вещи, как и люди.
Вдруг Ильва вздрогнула, навострила уши, перестала пережевывать жвачку, осторожно, бесшумно поднялась, чтобы не заглушить дошедший до нее издалека звук. Она потянула ноздрями воздух, широко открытыми глазами, в которых стоял испуг, уставилась в проем двери. Сержант понял. Где-то на окраине городка пристреливали больных лошадей, хотя он абсолютно ничего не услышал.
* * *
— Послушай, Никулае, телефон… Какого черта им надо?
Полевой телефон дребезжал слабо, безвольно.
— Алло! Да, «Дуб»!.. Ожидаем!.. Будем ждать… — Сержант обратился к Думитру: — Из батальона передают, чтобы мы спокойно ждали приказ на переправу…
— Хорошо, хорошо, ведь не примемся же мы песни распевать, — проворчал младший лейтенант.