Вечерело. Никулае с хмурым видом шел впереди колонны рядом с Ильвой, которая ровным шагом ступала по подмерзшей земле, нагруженная оптическими приборами сержанта. Из-за гор продолжали доноситься взрывы. Потом над ними угрожающе прогрохотал самолет, хотя в вечернем небе ничего не было видно. Ильва вздрогнула, заржала и опустилась на землю, едва не придавив ноги сержанту. Никулае дал ей успокоиться, потом похлопал ее ладонью по брюху, побуждая подняться.
Наконец пошел снег. Снег, такой же снег, как дома, покрыл все вокруг. Облепленные снегом деревья, каркающие вороны, серое зимнее небо — все было как дома. Поразительное сходство с тем, что осталось на родине, вселяло в души солдат ощущение мира и спокойствия. Почти все они были крестьянами, крестьянскими сыновьями. Когда грохот взрывов и выстрелов на некоторое время застревал в черных стволах орудий и винтовок, люди, несмотря на холод, начинали клевать носом. То были минуты необычайной тишины, когда солдат, притулившись у орудия, у лошади или в траншее, мечтал, забыв об окружающем.
На передовой люди никогда не видят снов. Когда им выпадает поспать, они проваливаются в темную бездну без единого проблеска, словно в смолу, в твердый мрак, где невозможно никакое движение. Они как будто окончательно вырываются из жизни на эти минуты, которых всегда слишком мало. В это время никто не принадлежит самому себе, время сна — это потерянное время, они никогда о нем не вспомнят. На войне солдаты видят сны только наяву. Стоя, прислонившись к стенке траншеи или к стволу орудия. Даже на ходу им снится всегда один и тот же сон — сон о доме. Неразличимая мешанина образов, голосов — беспорядочный сон без начала и конца.
Никулае дремал на ходу. Ему виделась речушка возле их села. Слышались крики барахтавшихся в воде детей. Эхо их голосов отдавалось в соседней роще. Было нескончаемое, благодатное лето…
А сейчас вокруг него бескрайняя равнина искрилась тысячами переворачиваемых легкой вьюгой снежинок-зеркал. Далеко впереди ничего не было видно, батарея осталась позади, он ушел вперед, в сердце белой пустыни. Немцы на рассвете отступили на новые, более выгодные позиции. Об этом утром сообщила авиация, но ему предстояло проверить, разведать. Румынские части продвинулись только на правом фланге, перед батареей остался неприкрытый участок, который должен был занять пехотный батальон, но он не появлялся.
Был один из немногих моментов тишины. Даже ни одна ворона не бороздила затянутый морозной дымкой воздух. Тишину нарушал только скрип снега под его размеренными, тяжелыми шагами. Ему не было холодно. В полудреме он видел себя дома, вокруг шелестели листья тополей, слышались возгласы резвившихся в реке детей. Он чувствовал себя вне возраста. У детей нет по-настоящему чувства возраста, для них время течет по-иному. Так же как у них нет и чувства смерти, течения, меры времени. Для них время стоит на месте, окружает их наподобие декорации, и они лишь играют в нем, пока вдруг не очутятся в его водовороте. Так же, как, плывя по спокойной воде, вдруг оказываешься, сам не отдавая себе в этом отчета, в центре водоворота и не можешь повернуть назад. Любое сопротивление бесполезно — результат будет один.