«Я его убил! — была первая мысль сержанта. — А разве так уж я хотел его убить?» С карабином в руках он побежал к упавшему на снег немцу. По мере приближения к месту падения гитлеровца он бежал все тише. Он не был уверен, что убил его. На ходу внимательно осматривая упавшего, готовый ответить на любое его движение, Никулае испытывал неясное чувство вины. Он стоял возле лежавшего на земле вражеского солдата и смотрел на него. Щеки с выступающими скулами, продолговатый подбородок, короткие, едва заметные ресницы, еще красный от холода нос с небольшой горбинкой посредине. Высокий, костлявый мужчина. Из-под дымчатой шапки выбились на лоб несколько рыжих завитков. Оружие валялось рядом, ткнувшись стволом в снег. Ноги немца были раскинуты в стороны, сапоги были обернуты кусками шинели и обвязаны бечевкой.
Никулае отошел на несколько шагов. Оглянулся: ему показалось, что немец пошевелился. Нет, он ошибся. И все же, уходя, сержант то и дело оборачивался, чтобы убедиться в том, что вражеский солдат недвижим…
Он не хотел бы оставлять его там непогребенного, отдать его на растерзание воронам и волкам. Позапрошлой ночью Никулае действительно слышал вой волков, которые кружили вокруг траншей, выискивая убитых или раненых. «А если немец лишь ранен, потерял сознание и потом умрет от холода? Какие ужасные муки! Конечно, надо было убедиться, что солдат мертв. Я не могу оставить его так. Вернуться и осмотреть немца внимательно? Кажется, он пошевелился… Вот положение!» Сержант на несколько секунд остановился, затем двинулся дальше.
Удалившись от страшного места шагов на сто, он забросил карабин на плечо, повернулся и пошел дальше, неожиданно успокоившись. Будто он и знать не хотел, что делается позади, что там с вражеским солдатом, образ которого все еще стоял у него перед глазами. Уж не поднялся ли враг и не угостит ли его в следующий момент из своего карабина? Но все же Никулае спокойно шел дальше. Без страха, без желания вернуться или хотя бы оглянуться. Будто бы боялся, что этим он может все испортить.
Так он прошел еще десять шагов, еще сотню, может быть, больше. Разные думы одолевали его, но он гнал их от себя. Неотвязчивой была лишь одна мысль — оглянуться. Нет, еще не время. Есть неписаный закон, который надо соблюдать до конца. Позади его была тишина, напряженная и враждебная, готовая в любое время взорваться. И когда Никулае почувствовал, что настал тот самый момент, которого он должен был дождаться, он резко обернулся, окинув одним взглядом белое пространство позади себя.