Как бы подчеркивая почти совершенное безмолвие природы, ясно слышалось фортепьянное арпеджио в сочетании с женским голосом, мелодичным, нежным, страстным, самого чистого и свежего тембра, какой только можно себе вообразить.
Хорошо поставленный, свободно льющийся грудной голос звучал звонко и свободно, обнаруживая незаурядные вокальные данные певицы. Приглушенное, меланхолическое звучание песни казалось тихим стоном одинокой души.
Только этот голос нарушал тишину просторного и покойного жилища. Казалось, все внимало ему с таинственной и глубокой сосредоточенностью. Звучавшие куплеты были таковы:
Дышала с детства
Воздухом неволи,
Как семя, брошенное
В проклятое поле,
Мне вечно слезы лить —
Удел несчастной доли.
Мои закованные руки
Не могут никого обнять.
И ни глаза мои, ни губы
Не могут о любви сказать…
Господь дал сердце мне
Затем, чтобы страдать.
На вольном воздухе лугов
Струится аромат цветка,
А голоса лесных певцов,
Что дуновенье ветерка.
И только пленница оков
Поет, как жизнь ее горька.
Молчи же, бедная рабыня,
Преступны все твои мольбы.
А эта песнь твоей печали — вызов.
Тебе ничто не принадлежит.
Ни твое сердце, ни твоя жизнь.
Печальные и благородные слова этой песни летели в открытые окна и отдавались эхом вдали, побуждая увидеть столь изумительно поющую сирену. Так могла петь, если не сирена, то только ангел.
Поднимемся же по ступеням, ведущим к портику, окутанному буйно цветущими гирляндами, словно живой зеленый вестибюль здания. Войдем незаметно туда. Сразу же направо по коридору увидим широко открытую дверь в большую роскошно обставленную гостиную, И там мы обнаружим стройную девичью фигурку, одиноко сидящую за пианино. Блестящее черное дерево инструмента и густые пряди еще более черных волос обрамляют ее точеный профиль. Линии так чисты и красивы, что чаруют разум и пленяют душу. Лицо девушки цвета слоновой кости подчеркивало ее сходство со статуэткой тонкой работы. Природа изрядно потрудилась, создавая этот безупречный стан, восхитительную грудь. Распущенные, вьющиеся крупными кольцами волосы окутывали прекрасные плечи и почти полностью скрывали спинку стула, на которую грациозно откинулась незнакомка. Прощальный луч заходящего солнца мягким розоватым отсветом ложился на спокойный и ровный, словно полированный мрамор лоб, который, как таинственная алебастровая лампа, хранил в своем прозрачном лоне небесный огонь вдохновения. Лицо ее было обращено к окну, туманный взор устремлен к горизонту.
Простота, почти бедность скромного туалета только подчеркивали очарование милой певуньи. Платье из простого голубого ситца с пленительной безыскусностью облегало ее стройную талию. Ниспадающая широкими волнами юбка казалась облаком, окутывающим певицу, словно рождающуюся из морской пены Венеру, или ангела, возникающего в лазурной дымке. Маленький агатовый крест, висевший на черной ленточке, служил ей единственным украшением.