– Почему это – так называемые? – грубо спросил я. Сказать по правде, меня к тому моменту уже стали раздражать примитивные философско-лирические метафоры моего собеседника. Так же, как и его явное стремление к вычурности – об этом свидетельствовало хотя бы его обращение ко мне «мой хороший», которое более подходило почтенной матроне, нежели полковнику Комитета. (Впоследствии я убедился, что Генон употреблял подобное обращение даже к малознакомым людям. В начале своей карьеры он практиковал тактику выведения собеседника из психологического равновесия, чтобы получить доминирующую позицию в общении с ним. В более зрелом возрасте эти слова вошли у него в привычку – как у других людей входит в привычку носить часы на левой руке и уходя смотреться в зеркало.)
– Потому что, как правило, в своем невезении человек склонен винить кого угодно, только не себя самого, – усмехнулся Генон. – А ведь яму себе каждый роет себе сам, и в колодец плюет, не заботясь о последствиях… Впрочем, мы отвлеклись.
Так вот, образно говоря, ваша задача будет заключаться в том, чтобы уберечь одного из прохожих, бредущего по нашему воображаемому тротуару, от физических и моральных травм. От моральных даже больше, чем от физических, и, по большому счету, мы вам предлагаем роль не телохранителя, а как бы душехранителя этого человека…
Внутренне я похолодел. Едва ли Комитет стал бы так опекать даже кого-то из состава Политбюро. Только один человек в стране мог бы стать объектом подобной опеки, и я вовсе не горел желанием оказаться в числе людей, ответственных за его благополучие… Но почему тогда меня пытаются купить? Разве не было бы достаточно приказа, чтобы зачислить меня в свиту лакеев, обслуживающих того, кто в нашей стране лишь формально не называется королем или президентом? И какую сумму Генон имел в виду, говоря о «солидном вознаграждении»?
Именно этот вопрос я и задал своему таинственному нанимателю – впрочем, скорее, для проформы: сотрудники Комитета привыкли работать за жалкую зарплату, а премиальные если и были, то не намного превосходили те суммы окладов, за которые приходилось расписываться в ведомости…
Но когда Генон склонился к моему уху и шепотом назвал цифру, я подумал, что либо я ослышался, либо мой собеседник оговорился. Но он кивком подтвердил, что никакой ошибки здесь нет. Видно, тот человек, которого нужно «опекать», является толстосумом, подумал я. Каким-нибудь подпольным миллионером… В Комитете с давних пор ходили слухи о том, что иногда наши шефы берутся за исполнение приватных поручений частных лиц, чтобы хоть как-то компенсировать скудность бюджетных ассигнований. Видимо, это был как раз такой случай, и именно этим объяснялась столь строгая секретность вокруг работы, явно не соответствующей профилю нашей деятельности.