Под самым окном раздался голос, почти на чистом русском языке кто-то сказал:
— Эй, вы там, кроты сибирские! Сдавайтесь! Вы блокированы со всех сторон. Десять минут на размышление… И мы идем на штурм вашей цитадели.
В подтверждение раздалось несколько плотных автоматных очередей. Пули оставили следы на противоположной стенке.
— Дело табак! — заметил молчаливый Юлаев. — Пришла беда — растворяй ворота. А думается, как назло, очень туго…
Густой бас кого-то из немцев там внизу озорно, дурашливо прогнусавил:
— Эй вы, бандиты! Мы всех вас, понемногу, долго, долго будем резать…
Этот дурашливый бас, мешая русские и немецкие слова, поддержал нестройный хор издевательских голосов:
— Развеселилась шпана — гитлеровские ублюдки, отродье человеческое, — буркнул Щегольков. В его руках появилась немецкая граната с длинной деревянной ручкой, и со словами: «Нате, псы, попробуйте своим свиным рылом, чем это пахнет», — он метнул ее в окно.
Двуреченский осторожно посмотрел в проем окна. На пустыре, кроме убитых, никого не было. Фигуры вражеских солдат хорошо просматривались по всей видимой границе поляны. По команде некоторые из них короткими перебежками просачивались на монастырский двор, заросший сорными травами, кустами сирени и жасмина.
— Немцы, если не возьмут нас вечером, то дождутся завтрашнего утра. Пока что впереди — уйма времени. Ты как говорил, Иван? — словно подзадоривая Щеголькова, спросил Двуреченский. — Голь на выдумки хитра? Ты из рода честных и мудрых славян, выдай нам из своей копилки разума нужный козырь. Мы с Ахметом, в свою очередь, подумаем, как безболезненно покинуть это логово. А теперь веди наблюдение. Пошли, Ахмет! До заката солнца остается совсем немного. Посмотрим, что там за дверью.
Разбирая образовавшийся в конце комнаты завал и складывая весь хлам у стены, Двуреченский, а за ним и Юлаев внезапно разогнули спины и застыли в оцепенении. В самом углу, прикрытые серым шерстяным одеялом, расползающимся под руками, на полу лежали, по-братски обнявшись, два человеческих скелета. Их черепа с пустыми глазницами и отвалившимися нижними челюстями чудом держались на шейных позвонках, скрепленных грязно-желтыми сухожилиями и разложившимися остатками шейной ткани. У одного из скелетов на уцелевшем отложном воротнике истлевшей комсоставской гимнастерки алели красной эмалью два лейтенантских кубика. На втором, лежавшем на спине, сохранился лишь узкий бязевый поясок от кальсон. Фаланги его левой руки продолжали держаться за ствольную накладку российской трехлинейки с аккуратно сложенными вдоль взявшегося ржавчиной ружейного ствола штыком.