— Помощь? — повторил Боца. — Понимаешь, мне бы надо кило четыре пороха!
Пирго разинул рот от изумления:
— Четыре кило пороха? Ты что, собираешься всех гаг отправить в стратосферу?
— Нет, но без пороха не обойтись, — уверенно ответил Охотник за Ягуарами.
— Ладно, мы потом об этом подумаем, — вмешался Мича. Он отлично знал, что, оказавшись в центре внимания, Боца поддавался своей обычной слабости: он всё страшно преувеличивал и в своих фантастических планах готов был перевернуть всё вверх дном. Мича продолжал: — А что ещё тебе надо?
— Что ещё? Хм… ну, скажем, будет не слишком роскошно, если ты до пятницы дашь мне под начало двоих черноногих, лучше всего Циго и Срджу.
— Бери их. Скажи, что это мой приказ.
Сталкиваясь друг с другом в полутёмной комнате, трое черноногих поднялись, потому что звонок торопливо возвещал о следующем уроке.
— Это тайна только для посвящённых! — строго заметил Мича.
Вместо ответа Пирго и Боца сжали пальцы Вождя. Но Мича ещё не кончил:
— Всей этой операции, которой будет непосредственно руководить Охотник за Ягуарами, надо дать кодовое название. Что вы предлагаете?
Пирго не успел и рта открыть, как Боца произнёс, едва шевеля своим многострадальным языком:
— Лучше всего назвать её «Водородная».
— Идёт! — одновременно подхватили Мича и Пирго. — Если у Езы «атомное» оружие, у нас будет «водородное».
Военный план был готов. Осталось лишь претворить его в жизнь.
Знаете ли вы, чего иногда стоит претворить в жизнь задуманное?
Сколько огромных утёсов и подводных скал надо преодолеть, пока слово превратится в дело.
Знаете? Что-то вы уж слишком долго думаете!
Ну ладно! Поищем ответ в следующих главах этой книги, потому что сейчас уже нет времени: звонок звенит всё громче, заливается, вопит, призывая воинов племени черноногих на урок математики.
Город далеко — на другом краю долины. Над ним дым из фабричных труб и печей. Едва-едва доносится из города утренний гомон, глухое гудение трамваев и автомобилей. Приглушённое пение моторных пил на отдалённой лесопилке напоминает стрекотание сверчка. Город вступает в новый день.
А в Доме и около него всё ещё спокойно, всё объято сном.
Но и здесь постепенно пробуждается жизнь: в лесочке за Домом проснулся дятел и куёт, как говорится, железо, пока горячо. На Куньей Горке пронзительно заверещала сойка. Вниз по течению пронеслась над рекой стая диких уток и исчезла в лёгком тумане. Во дворе Дома всполошился бесхвостый петух. Он вытянул шею, оглядел небо и пугливым криком напомнил курам: «Берегитесь! Ястреб недалеко!»
И ещё кое-кто не спит в Доме. В крайнем окне девчачьей спальни что-то белеет. Белеет широкая ночная рубашка, и в ней — Лена. А может, и не Лена. Как тут разберёшься, рубашка такая широкая, что кажется, будто девочка спряталась в ней. Видны только прядь волос и рука с карандашом. Девочка прислонилась к косяку окна и пишет стихи. Пишет, пишет… Вот она подняла голову — это и в самом деле Лена! Задумчиво смотрит куда-то за реку, хмурит лоб, ищет рифму — и опять принимается писать.