Однажды он возвращался домой с двумя бутылками и коробочкой финского сыра. На сегодня у него было намерение отправиться навестить «святое семейство», как он в добрую шутку именовал теперь Лену, ее маму, Аллочку, а заодно Игоря, который вроде бы должен был вернуться из колхоза.
Но в подъезде лифтерша объявила Оресту Ивановичу:
— А вас тут дожидаются.
Под лестницей, рядом с лифтершей, сидела… Люся. Если так можно было сейчас назвать эту пятидесятисемилетнюю, толстую, но очень плохо выглядевшую женщину. Можно было предположить, что она приехала сейчас с Северного полюса: на ней было надето жаркое шерстяное платье с рукавами, сверху еще какой-то жакет и прорезиненный плащ. Адрес Ореста Ивановича Люся, как она ему объяснила, достала через справочное бюро после того, как не нашла его на старой квартире около Тишинского рынка.
— Я лечиться приехала, — скорбно объяснила свое появление Люся. — Печень замучила, с сердцем плохо…
Орест Иванович молча пропустил бывшую супругу к себе в квартиру. Она долго и тяжело ворочалась у него в передней, пока разделась. А он отвернулся к окошку, глядел в затянутый жарой Нескучный сад и молчал.
— А где Игорь? — с несвойственной ей прежде робостью спросила Люся.
Он не ответил. Она села, тяжело дыша, как загнанная.
— Восемнадцать лет я в Москве не была…
— Могла бы и еще восемнадцать не приезжать, — не поворачиваясь к ней, отозвался Орест Иванович.
— У нас там медицинская помощь очень плохая… Орест Иванович упорно молчал. Через некоторое время Люся опять спросила:
— Игорь-то уж работает, наверное?
— Ты забудь, что есть Игорь! — резко сказал Орест Иванович.
Люся достала большой ситцевый, явно мужской платок и заплакала в него, шумно, не стесняясь.
— Рада бы забыть!.. Если бы я его тебе не отдала, тот подлец его бы заколотил!..
Орест Иванович вздрогнул. Он вспомнил, что ведь у Люси была еще и девочка.
— Выросла, — пояснила Люся. — Эта сама кого хочешь заколотит.
Она снова заплакала и призналась:
— У меня их двое еще… Замучили они меня!
Оресту Ивановичу хотелось сказать: что посеешь, то и пожнешь. Но он удержался, думая лишь о том, как бы скорее избавиться от Люси, выпроводить ее. Решил, что если она попросится передневать или переночевать, то нужно будет найти любой предлог. Он заставил себя приглядеться к Люсе, и у него явилась мысль, что она пьет: отеки, какая-то желто-черная полнота, вода в глазах, дрожащие пальцы. Он вспомнил, какая она красивая и бойкая была перед самой войной. Что же так ошарашило, сломило эту красивую, бездумную, такую нахальную прежде бабу!..