Лодка стала удаляться, Дионисий увидел, как она подает сигналы светом — вероятно, в сторону Племмириона, где ожидал Гимилькон со своим флотом.
— Как ему удалось обмануть наемников? — спросил Иолай.
— Это наверняка было несложно. Он, видимо, сказал им, что готовит ночную вылазку. Карфагеняне единственные, кто может хорошо справляться с навигацией ночью, и никто не удивился, что они погрузились на корабли одни. А теперь в путь, скоро здесь будет заварушка.
Иолай кивнул и знаком велел рулевому поворачивать к Ортигии.
Сокровище сгрузили под утесами Ортигии, куда вел тайный ход из подземелий крепости. Дионисий и Иолай пробрались внутрь именно через этот коридор и вскоре оказались в своих комнатах.
Прошло еще некоторое время, и трубы затрубили тревогу. В дверь главнокомандующего забарабанили часовые:
— Гегемон, гегемон, карфагеняне пытаются улизнуть! Коринфяне заметили это и выходят в море на своих кораблях. Что нам делать?
— Как это — что вам делать? — закричал он. — Труби тревогу, ради Зевса! Позови моего брата, все команды на корабли, шевелитесь!
Поднялась всеобщая суматоха, но вовремя в море вышли одни коринфяне. Им удалось напасть на арьергард флота карфагенян и потопить с десяток кораблей.
Гимилькон спасся. Добравшись до родины, он, по семитскому обычаю, публично покаялся в своих ошибках перед народом и советом, после чего покончил с собой.
Смерть Гимилькона и распространение чумы в Африке подтолкнули к мятежам народы, находившиеся в подчинении у Карфагена, то есть ливийцев и мавров. Городу пришлось бросить весь остаток сил на обеспечение собственного выживания.
Таким образом, на Сицилии у Дионисия были развязаны руки. Он занялся северным побережьем острова и даже захватил Солунт, старейшую карфагенскую колонию, расположенную на небольшом расстоянии от Па-норма, а также упрочил свою власть над сикулами. Он понимал, что для превращения Сицилии целиком и полностью в греческую территорию, ресурсов у него недостаточно. Ведь сначала ему предстояло расширить собственные владения, создать Великое греческое государство на западе, о котором он уже давно мечтал, упрочить свои личные владения с опорным центром в Сиракузах, распространить их до самой Сциллы, отделяющей Ионическое море от Тирренского. Таким образом, он бы получил контроль над Мессинским проливом, водным путем, посредством которого в эти края часто попадали самые опасные враги.
Камнем преткновения стал Регий, находившийся так близко, что из Мессины видны были его храмы, а по ночам — огни. Город всегда занимал по отношению к нему враждебную позицию. Там жил Гелорид — его приемный отец, отрекшийся от него и вот уже много лет остававшийся его непримиримым недругом, — и опальная конница. Старые аристократы воспитали своих сыновей в самой что ни на есть злейшей ненависти к тирану, лишившему Сиракузы свободы, а их самих — родины. Они не упускали случая заниматься порочащей пропагандой на его счет, а также распространять о нем постыднейшую клевету и позорящие его честь сплетни.