Наконец, оказавшись в месте, откуда невозможно было ни спуститься, ни продолжать подъем, он обернулся и, увидев внизу пропасть, почувствовал, как сжимаются его легкие, от усталости в мышцах начинаются болезненные судороги. И хотя посетила мысль о том, что он вот-вот погибнет, сорвавшись в бездну, она не особенно его взволновала. Он больше ничего не боялся. И тогда он совершил то, на что бывает способен лишь человек, не дорожащий жизнью: он разжал руки, намереваясь схватиться за уступ, расположенный пусов на двадцать ниже. Однако как только он попытался сделать это, чья-то рука вцепилась в его запястье мертвой хваткой и с невероятной силой начала подтягивать его вверх. Это дикарка, обвив ногами ствол фигового дерева, произраставшего из расщелины скалы, и болтаясь вниз головой, в последнее мгновение не дала ему упасть, явившись словно «бог из машины». Она подтянула его туда, откуда он мог продолжить свое восхождение без особого риска, после чего ловко спрыгнула со ствола — ему такое, разумеется, не удалось бы. Через несколько мгновений она проворно, словно дикая кошка, спустилась на дно пропасти и скрылась в тени платана.
Продолжая жить в своем убежище и долгое время не видя ее, он чувствовал, что она за ним наблюдает. Возможно, даже когда он спит.
Однажды, когда Дионисий уже чувствовал, что близок к полному выздоровлению, он стал свидетелем события, поразившего его до глубины души. Это был местный праздник Трех Матерей. Лекарь-сикул категорически запретил ему спускаться в долину и наказал прятаться в своем убежище на всем протяжении празднества, если только он дорожит жизнью. Поэтому он наблюдал за происходящим с весьма выгодной позиции, с самой высокой точки скалистого склона.
Он увидел длинную вереницу мужчин и женщин разного возраста, поднимавшуюся вдоль русла Анапа к источнику, — люди, возглавлявшие шествие, вероятно, являлись жрецами. Это были почтенные белобородые старцы, одетые в длинные, до пят, туники из грубой шерсти, опиравшиеся на посохи, беспрестанно звеневшие бронзовыми колокольчиками. За ними несли скульптурные изображения Трех Матерей, сработанные из необработанного дерева, с трудноразличимыми, но явно женскими формами, подчеркиваемыми огромной грудью, коей они выкармливали сразу пару детей. Каждую статую несли на плечах шестеро мужчин, на кочках она покачивалась взад-вперед. Сопровождающий их оркестр наполнял узкую долину пронзительными, нестройными звуками, издаваемыми тростниковыми флейтами, бубнами и колокольчиками. Когда процессия приблизилась к ключу, статуи поставили на землю, в тени платана, потом священнослужители деревянными мисками зачерпнули воды из источника и окропили изваяния Трех Матерей. Все это проходило под монотонно-протяжное, ритмическое песнопение, в котором угадывалось всего несколько низких нот. Свершив священнодействие, тот из них, кто, судя по всему, руководил ритуалом, сделал знак, и вперед вышла длинная вереница девушек, по внешности очень юных. Каждая из них, приближаясь к статуям, опускалась перед ними на колени, по очереди прислоняясь лбом к лону изваяния — вероятно, чтобы та благословила ее на деторождение.