Разве у нас сейчас не крайний случай, когда больше ничего не остается делать, скажите мне, господа сторонние наблюдатели? Кто вы, интересно… добрые ангелы, машущие нам платочками на добрую дорогу, или злобные дьяволята, радостно начищающие трезубцы и накаливающие сковородки с противнями? То-то и оно, что если вы и есть, то непонятно — кто вы и зачем вообще наблюдаете. Вместо того чтобы просто помочь. Вот только не подумайте, что я есть не кто иной, как воинствующий богоборец-атеист, хрена лысого. Здесь, в Районе, это просто невозможно. В смысле — не верить ни во что. Да и не только здесь, как оказалось лично для меня.
Когда ходишь по самой грани между жизнью и смертью и не знаешь — а не смотрит ли на тебя в оптику вон на той красивой опушке снайпер, то о многом думаешь. И каждый раз, когда оказываешься живым и почти целым, а рядом, совсем рядом, кто-то уже отхрипел и отмучился, то думаешь про это снова. Нет-нет, какая там философия, я вас умоляю, ну не смешите мой пупок. Просто, ведь все очень просто… в этой жизни нет ничего случайного, и в ней нет места якобы стечению обстоятельств. Все взвешено, измерено и… не помню чего там. Мене, текел, упарсин, короче. И если нам суждено пройти через Парк ночью, то, соответственно, мы это сделаем, чего бы оно нам ни стоило.
Парк… чертово и проклятое место. Просто находиться рядом с ним тяжело, не говоря о том, чтобы пройти насквозь. А нам нужно было сделать именно это. С этой стороны я еще ни разу не был, и проем, когда-то вырезанный автогеном в металлических прутьях, не казался больно страшным. А вот тот вход-выход, куда мы шли, — жуть как не любил. Каким-то непонятным чудом там сохранилась старая вертушка, ничуть не проржавевшая и свободно крутившаяся на своем стержне. Дескать, заходите, гости дорогие, рады вам тут будут просто до беспамятства, сами не заметите, как останетесь. Это точно, что и сам не заметишь, как тебя располовинят и схарчат то, что получилось.
Экая прихоть судьбы — из места, в котором я маленьким мальчиком любил кататься на паровозике, что находился у колеса обозрения и которое так любили и взрослые, и дети, выросло такое вот чистилище. К слову сказать, и это не шутка, у местных бытовало в жаргоне такое определение, как «отправить на аттракционы». Все просто: того, кто провинился в чем-то, заводили большой гоп-компанией под прикрытием пулеметов в глубь Парка, обязательно днем, и оставляли, связанного по рукам и ногам, конечно. Могли положить рядом ножик, иногда, в качестве совсем уж насмешки, давали попользоваться столовым, изуверы несчастные. Тех Измененных, что практиковали подобное развлечение в отношении рейдеров, мы уничтожали. Без пощады, не обращая внимания на просьбы и прошлое сотрудничество. Смерть врага — это смерть, если она в бою либо после него, от кровопотери к примеру. Но издевательство и насмешка — а как еще сказать о Парке? — это… мерзко. Мы до такого не опускались и платили сполна тем из местных, кто это делал нашим братьям и сестрам. И не надо про библейские заповеди, не стоит. Каждому свое, как известно.