— Кто вы такие? Куда вы направляетесь и что в этих фургонах?
— Сейид… — кто-то потрясенно выдавил из себя.
— Я что, тихо спрашиваю?
Еще перестук копыт и звон металла. Голос, подгонявший возниц к устью, теперь звучал почтительно… и испуганно:
— Мы выполняем приказ повелителя верующих, о сейид…
— Открывайте.
— Но сейид…
Этот звук Дуад тоже знал. Его издавал длинный гибкий клинок, когда отец встряхивал его после чистки.
— Открывай полог.
Полотнище у него в головах хлопнуло. Даже сквозь плотное джутовое плетение мешка Дуад почувствовал над собой свет факела.
Он успел только ахнуть про себя, когда над ним что-то несколько раз свистнуло, невесомо толкаясь в тело там, где его стягивали веревки. Мешок сдернули с головы. Ослепленный огнем факела, Дуад перевернулся на живот и, щурясь слезящимися глазами, попытался разглядеть стоявшее над ним существо.
— Это то, что я думаю?
Голос прозвучал, как шипение кобры, и Дуад упал на свое лицо.
— Сейид, это приказ хали…
Свистнуло. Когда по затылку потекло что-то горячее, Дуад всхлипнул сквозь стягивавшую ему рот повязку и потерял сознание.
Аммара весь этот вечер мутило так, что он даже отказался от ужина. Сердце оттягивалось куда-то в низ живота, а в образовавшейся на его законном месте муторной пустоте шевелилось что-то скользкое и склизкое. Халиф аш-Шарийа мог утешаться лишь тем, что к утру все, что так его тяготило, станет прошлым — а о прошлом не стоит жалеть, все равно ничего не изменишь.
С балкона на втором этаже башни он смотрел на дворики разоренного харима. В течение двух последних дней там стоял такой крик и плач, что в аль-касре никто не мог толком ни есть, ни спать. Сейчас в темноте вечера слышался лишь плеск фонтанов и шебуршание голубей и воробьев в кипарисах и пальмах. В воде прудов отражался свет факелов и ламп — впрочем, пять окруженных галереями двориков женской половины оставались погруженными во тьму. Разве что изредка можно было заметить плывущий по воде огонек свечи. Теперь там было тихо.
…Сначала в харим наведались смотрители в сопровождении солдат. Переполох и крик поднялись такие, что, казалось, рухнет купол дворцовой масджид. Рассказывали, что когда два века тому назад аль-каср Куртубы заняли войска мятежника Зухайра ибн Аби Сульма, даже они не посмели взломать двери на женскую половину. Когда женщины поняли, зачем пришли солдаты, крик сменился горестными стонами, мольбами о пощаде и плачем. Аммар про себя вознес благодарность Всевышнему за то, что Умейяды, судя по всему, предпочитали не жениться на родовитых ашшаритках, а брать себе на ложе невольниц. Воины увели в подвалы городской тюрьмы лишь двенадцать женщин — трех вдов Абд-аль-Вахида, да еще овдовевших после недавних казней супруг двоих его младших братьев, троих сыновей и четверых племянников. Впрочем, их так или иначе пришлось бы схватить: молодые матери с джамбиями бросались на воинов халифа, пытаясь защитить сыновей. Мальчиков — а их набралось много, гораздо больше, чем насчитал ибн Хальдун, целых пятнадцать душ, — повели в тюрьму вслед за женщинами.