— Это безумие! — рявкнул командующий Правой гвардией Хасан ибн Ахмад. — Повелитель, прикажи, чтобы этот безумец не покидал лагерь!
— Тарик, стой, — быстро приказал Аммар. — Это уловка. На тебя пешего выскочит конный отряд, и либо заарканит и уволочет в ханскую ставку, либо порубит в лагман-лапшу. Тебе нечего делать ни в лагере джунгар, ни в лагмане.
Нерегиль мгновенно развернулся обратно и прошипел:
— Аммар, ты, перед лицом войска, запрещаешь мне выйти против какой-то грязной толпы, во главе которой стоит повивальная бабка?!
— Там засада! — никого не стесняясь, заорал в ответ Аммар.
— На западе мне расставляли засады не чета этим! Я дрался с огненными демонами, и мой государь не удерживал меня за рукав с увещаниями «осторожно, Тарег, ты можешь обжечься, осторожно, ты можешь удариться»! — взорвался в ответ нерегиль.
— А может, ему как раз следовало это сделать в твой последний выезд? — вдруг очень тихо и спокойно спросил Аммар.
Нерегиль, хотевший что-то сказать, судорожно глотнул воздуха и осекся. А потом странно усмехнулся:
— В мой последний выезд я встретился не с засадой, Аммар. Под стены вверенной мне крепости вполне открыто приполз дракон. Впрочем, все это уже совершенно неважно…
И самийа тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. А потом поклонился своему повелителю, повернулся, спрыгнул с земляного вала и пошел прочь. Люди шарахались у него с дороги и вопросительно посматривали на халифа.
Дракон. Аммар понял, что получил ответ на вопрос, заданный в населенный ангелами воздух, — мол, с кем же дрался Тарик, что попал сначала в плен, а потом на весы для взвешивания скотины? И еще Аммар понял, глядя в спину удаляющегося нерегиля — тот старался высоко держать голову, и ему это почти удавалось, — что навряд ли у него получится оскорбить самийа сильнее.
Кочевники продолжали крутиться у земляного вала, охаживая плетями бока своих лошадок и выкрикивая оскорбления. Военачальники стояли, затаив дыхание, и ждали слов своего повелителя.
— Тарик! — решился Аммар.
Нерегиль остановился, но не обернулся.
— Да поможет тебе Всевышний. Иди, принеси мне немытую голову этого наглеца.
Когда пришло время обедать, голова Рабдан-хана уже красовалась на пике у порога Аммарова шатра.
Рассказывали, что многие остались крайне разочарованы зрелищем — поскольку не успели толком ничего увидеть. Только пристроились посмотреть, протолкавшись локтями, как бац — все уже все кончилось.
То есть хан подъехал, верхом на не степном высоком жеребце. Здоровенный, грузный, в панцире из крупных бронзовых пластин, в островерхом шлеме со стрелкой-наносником. Тарик стоял, подбоченившись. Рядом с широкоплечим, высоченным даже по ашшаритским меркам степняком он казался мальчишкой, ввязавшимся на свою голову во взрослые военные забавы. Рабдан отдал поводья коня ближним нукерам, те отъехали на положенное при поединке расстояние в полполета стрелы. Затем степняк выволок из ножен саблю. Тарик обнажил свой прямой толайтольский меч.