Маст одно знал: какое чувство испытывает он сам от обладания пистолетом. Чувство успокоения. И ночью, когда он лежал, завернувшись в оба одеяла и полупалатку, и камни вдавливались ему в бока, в ребра, а ветер бил по ушам, и весь день, когда от бесконечной возни с непослушной колючей проволокой до плеча немели руки, пистолет успокаивал его. Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня. Посоха у него, может, и не было – разве что винтовку назвать посохом, – но у него был пистолет. Залог спасения. Однажды он спасет его. Он порождал могучее чувство личной защищенности. Маст даже представлял себе эту сцену: лежит один, раненный, винтовка потеряна, идти не может, и с занесенной саблей надвигается японский майор, чтобы развалить его надвое – вот тут пистолет и спасет его. Весь мир летел вверх тормашками; но если бы только сохранить пистолет, удержать при себе этот прекрасный, вороненый, беременный огнем инструмент спасения, – тогда, может быть, он сумеет остаться в живых.
Первое открытое покушение – в отличие от прежних, тайных – совершил все тот же большой, темноволосый косноязычный ирландец О'Брайен, который пытался купить у него пистолет в грузовике. Произошло это ночью, примерно через неделю после налета, когда оба они, Маст и О'Брайен, стояли на часах. Угроза высадки японцев еще не миновала, и все были напряжены.
В каждой огневой точке – «норе», как их быстро прозвали – всю ночь хоть один человек обязательно нес дежурство и до рези в глазах вглядывался в темное море под скалой, напрасно пытаясь различить там японское десантное судно. Из-за того что позиция была уязвима с суши, кроме этой охраны кругом выставляли еще часовых.
О'Брайен, который был из другой норы, в эту ночь оказался его соседом по посту, и за два часа они несколько раз сходились и разговаривали, стоя на пронизывающем, тугом ветру. Во время одной из таких встреч им обоим показалось, что сквозь гул ветра они услышали посторонний звук – как будто упал камень.
– Это что? – прошептал Маст. – Ты слыхал?
– Ага, – шепотом ответил О'Брайен. – Ага, слыхал.
Оба пригнулись, стали слушать, но больше ничего не услышали. Луны не было, тьма была кромешная, но они знали местность. Скала, где они стояли, кончалась метрах в десяти, там шла изгородь, отделявшая каменистый мыс от поля с тонким слоем почвы и редкой травой; поле принадлежало белому предпринимателю и служило пастбищем, а распоряжался там старательный, молчаливый японец. Слева, за изгородью, каменный мыс круто поднимался и переходил в невысокую гору; справа поле отлого спускалось к шоссе.