Отношения у Маста с О'Брайеном оставались такими же, как на Макапу: они разговаривали только при крайней необходимости – по делам службы. Но здесь то ли от чувства, что они уже не под ногтем у армии, то ли от того, что они вместе своротили как будто бы и немыслимую работу – подняли сюда снаряжение, – то ли от того, что поневоле находились рядом, они стали разговаривать н е т о л ь к о по службе. Началось это с отрывистых, неприветливых «Здорово», причем смотрели друг на друга настороженно, готовые тут же отыграть назад, если другой осадит. Потом добавилось еще несколько натянутых слов, наконец, улыбка, другая. И вот однажды, когда Маст сидел на перевале и любовался видом долины, который им до сих пор не приелся, к нему подошел О'Брайен и сделал такое заявление:
– Слушай. Я знаю, что ты оставляешь пистолет в палатке. Так я тебе хочу сказать: ты не бойся, что я его стырю. Ну, пока мы тут.
Маст уже почувствовал это отношение не только у О'Брайена, но и у остальных, или так ему показалось; иначе он ни за что бы не оставлял пистолет без присмотра. Но теперь, когда О'Брайен высказал это вслух, Маст как-то застеснялся и не нашелся что ответить.
– Ладно, спасибо, О'Брайен.
О'Брайен принужденно сел и тоже окинул долину взглядом. Сегодня по ней бежали тени туч, а в нескольких километрах от них одна туча, только одна, пролилась дождем.
– Здесь как-то по-другому. Не знаю почему. Наверно, потому, что война далеко.
– Наверно, поэтому, – стесняясь, сказал Маст. Далеко внизу с аэродрома Белоуз взлетел самолет и, поблескивая на солнце, стал кругами набирать высоту – все еще далеко внизу.
– Здесь как-то по-другому. Не знаю почему. Наверно, потому, О'Брайен.
– Ага, непохоже.
– Но ты не думай, Маст. Пистолет мне все равно нужен. Я считаю, у меня на него больше прав, чем у тебя. Как вниз спустимся, я его у тебя добуду – не мытьем, так катаньем, понял? Тебе он не нужен. Мне – нужен. Хочешь так, хочешь, будем здесь товарищами. – Ладно; не хочешь – как хочешь.
– Ладно, пускай будет так, – принужденно сказал Маст.
– Ладно, – так же принужденно сказал О'Брайен и протянул большую, как окорок, руку. – А долина наша сегодня красивая, точно? – сказал он, немного выждав после рукопожатия.
– Да, красивая, – ответил Маст. Они, все четверо, называли ее «нашей долиной»: посмеивались над тем, что чувствуют себя хозяевами долины, глядя на нее сверху.
Вдруг ни с того ни с сего, будто бы без причины – по крайней мере, сам он причину не мог определить, – на Маста нахлынуло необъяснимое чувство, и такое сильное, что он испугался, как бы не расплакаться. Поэтому он вскочил и быстро пошел прочь, удивляясь самому себе.