Лоб Артурзинью покрылся холодным потом, но он совладал с собой и распорядился:
— Оденьте их! Перенесите в гостиную, пусть там беседуют! Потом вызовите полицию. Маме о спальне ни слова!
Сервулу почтительно наклонил голову. Когда Шику вошел в ателье, он увидел мертвого Зе Паулу, сидящего в кресле, и напротив него Сонинью в красном платье за чашкой кофе.
Обоих мертвецов он немедленно отправил на экспертизу в Кампу-Линду. Установив, что выстрелы слышал его отец Сервулу, который находился в доме, стал составлять протокол и записывать свидетельские показания. Ателье он опечатал — до поры до времени всем, включая домашних, вход в него был запрещен. Шику не понравилось, что раньше полиции на место прибыли сын покойного и врач Орланду де Пайва. Да и идиллическая парочка в гостиной его не убедила. Расследование будет нелегким, но он любил трудности, иначе не работал бы в полиции. Другое дело, их примирение с Амандой. Он-то рассчитывал пронести эту ночь дома, но, как видно, не судьба.
Его семейная жизнь напоминала скачки с препятствиями. О жене он мог сказать одно: его норовистая кобылка непременно взбрыкнет. Но вот когда? На каком месте? Это по-прежнему оставалось для него загадкой. Рано утром, встав с левой ноги и отправляясь к себе на кожевенную фабрику в Кампу-Линду, Аманда могла наброситься на него за завтраком:
— Когда ты научишься держать правильно вилку, деревенщина?!
Нельзя сказать, что подобный вопрос, да еще заданный в соответствующем тоне, не обижал его. Особенно поначалу. В раздражении он отправлялся в свой полицейский участок, и, случалось, оставался там ночевать. Но тогда Аманда являлась к нему сама, нежная, страстная, нетерпеливая. Она пылала таким любовным огнем, что он никогда не мог ей отказать и вновь попадал в сети своей переменчивой сирены.
«Ад и рай» — так отзывался он о своей семейной жизни и не желал для себя ничего иного. Ну, разве только, чтобы Аманда стала более нежной и кроткой. Шику был вынужден расспросить и жену в качестве свидетельницы. Как-никак она одна из последних видела покойного Зе Паулу. Но что она могла рассказать ему? Да ничего нового. Он нисколько не сомневался в том, что увидит злобный и торжествующий огонек в ее глазах при известии о смерти ее недруга. И он мгновенно вспыхнул, этот огонек. Ему было жаль Аманду — она так нерасчетливо тратила себя на ненависть и злобу. Но что он мог поделать, если ночами ее мучил один и тот же кошмар: она видела во сне качающуюся на волнах яхту и не могла помочь отцу взобраться на ее борт. Тогда она кричала во сне и плакала, а он утешал ее нежными поцелуями. Здоровый, сильный, спокойный, он чувствовал себя в ответе за своего большого обездоленного ребенка.