Пока они ехал в машине, Роман искоса бросал на Юлю быстрые, внимательные взгляды. В свете вечерних огней тонкое лицо девушки казалось загадочным, как у инопланетянки. Когда же вошли в квартиру, он заметил, что Юля немного бледна и выглядит усталой.
— Что, заездили тебя твои эксплуататоры? — спросил он, помогая ей снять пальто. — Небось, перед выборами у них сплошные приемы и политтусовки?
— Да, не без этого, — рассеянно ответила Юля. — Но, вообще-то, кажется, меня вчера просквозило. В кухне было душно, я открыла форточку. А гости много курили и без конца шастали на балкон в комнате. Так что я как раз все время оказывалась на сквозняке.
— Понятно. Ну, а позавчера маленько попала под метель, когда возвращалась со свидания.
Юля поняла, что ему известно о ее встрече с Фалиным, и заметила:
— То-то мне почудилась какая-то слежка. Отчасти это даже лестно.
— Ладно уж, не будем заострять внимание, — примирительно сказал Роман, усаживая Юлю за стол. — Сейчас попьем чайку, согреешься. Заодно и потолкуем.
Во время чаепития разговор у них зашел о прошлом, о детских годах и юности. Роман попросил девушку рассказать о ее жизни в Средневолжске, и Юля сама не заметила, как вылились из нее полудетские обиды, породившие некогда «комплекс вторичности».
— Знаешь, Рома, — говорила она, отставив чашку с недопитым чаем, — я всегда чувствовала, что меня не выбрали, что я не избранная. Только в детстве еще не понимала, что к чему, и просто обижалась, когда, допустим, бабушка заставляла меня вместо сестры убирать в детской комнате. Я жаловалась, что сегодня не моя очередь, но бабушка мне заявляла: «Тебе легко, ты только в школе учишься, а Людмилку-то родители заставляют по полдня на фортепьянах играть. А все потому, что Людмилка талантливая. Значит, ее надо от других дел освобождать». Зато, если, допустим, сестра что-то делала по дому или готовила какое-нибудь простейшее блюдо, все дружно ею восхищались. Она могла часами крутиться возле зеркала, заставляя бабушку переделывать ей наряды, и ни мама, ни бабушка ни разу не заметили, что у Люды нескладная фигура, потому платья и костюмы на ней, как говорится, «не сидят». Когда я выросла, зеркало стало мне подсказывать, что внешность у меня не из худших, но домашние этого почти не замечали. Лишь изредка, бывало, скажут: «Ишь, Юля-то наша как выправилась». Сейчас мои жалобы очень глупо звучат, но ведь сказано же кем-то, что все люди — родом из детства. Теперь-то я все понимаю, и на Людмилу у меня никакой обиды нет. Детская одаренность у нее не переросла в большой талант, в личной жизни она тоже не слишком счастлива. В общем, время нас уравняло.