А еще был случай, когда Пушкин использовал опечатку как свое оружие. Он опубликовал в «Московском телеграфе» эпиграмму на редактора «Вестника Европы» Каченовского:
...Дурень, к солнцу став спиною,
Под холодный Вестник свой
Прыскал мертвою водою,
Прыскал ижицу живой.
В том же номере было помещено лукавое «исправление опечатки»: «Вместо Вестник следует читать веник». Это «исправление» лишало Каченовского причин для жалоб начальству – ведь эпиграмма, выходит, адресовалась не ему, не его журналу...
МАРЦИАЛ В РУКАХ ПЕРЕПИСЧИКОВ
Так что же присоветовал нам Пушкин по поводу опечаток? А пожалуй, что и ничего: сам он относился к опечаткам по настроению. Когда-то досадовал, когда-то смеялся...
И еще чуть-чуть о Пушкине – немного в сторону от опечаток. У его московского друга Павла Нащокина есть такое замечание: «Пушкин был человек самого многостороннего знания и огромной начитанности... С. С. Мальцеву, отлично знавшему по-латыни, Пушкин стал объяснять Марциала, и тот не мог надивиться верности и меткости его замечаний. Красоты Марциала были ему понятнее, чем Мальцеву, изучавшему поэта». Изумление Нащокина выглядит довольно потешно: разумеется, русскому поэту римский поэт был ближе, чем его приятелю Мальцеву, имевшему к поэзии отдаленное отношение.
Но к чему у нас эта цитата? А к тому, что упоминание о Марциале дает хороший повод заглянуть поглубже в историю вопроса. Интересно, знал ли Пушкин о таком изречении Марциала, обращенном к читающей публике: «Если тебе здесь, о читатель, некоторые места покажутся неточными, знай, что это не моя вина, а переписчика»? Если знал – легко мог бы повторить такую формулу и сам, заменив только переписчика на типографа или издателя.
В марциаловские времена книги переписывали от руки: до рождения первопечатника Иоганна Гутенберга должны были еще пройти целые эпохи. Место опечаток с полным правом занимали описки – и авторские (как у Пушкина), и особенно описки переписчиков, которые тогда и размножали книги для читателей. Пафос Марциала понятен, но вообще-то римлянин не слишком гневался по поводу допущенных описок. Он хорошо знал, в каких условиях работали переписчики, и сам сообщал: книгу из 540 стихов писцы размножили всего за час! Разве можно при такой скорости обойтись без брака?
А вот и пример конкретной древнеримской описки, обретшей благодаря стечению обстоятельств долгую жизнь. В одном из своих трудов знаменитый врач Гален написал о «сфекоидальной» кости, находящейся в черепе. «Сфекоидальная» – значит, похожая на осу. Но переписчик допустил ошибку, и кость превратилась в «сфеноидальную» – то есть клиновидную. Новое слово закрепилось в практике: «клиновидная кость» называется так даже в наши дни.