– А по мне хоть бы сам сатана сграбастал своими когтистыми лапами этого мерзопакостного фигляра и низверг на миллион тысяч саженей в пучину преисподней!
Потом вдруг он сорвался и загремел, безумно поводя очами:
– Она ангел небесный, господняя услада, само благозвучие, сам дух и светоч гармонии! – и слезы заблистали у него на глазах. Лишь оправившись от первого ошеломления, гости вспомнили, что за добрый час до этого речь шла об одной прославленной певице.
Подали заячье жаркое; я заметил, что Креспель тщательнейшим образом отделял мясо от костей на своей тарелке, а потом начал допытываться, где заячьи лапки; пятилетняя дочурка профессора принесла их ему, сияя восторженною улыбкою. Вообще дети во всё время обеда не спускали с советника восторженных глаз; сейчас они повскакали со своих мест и потянулись к нему, но шага за три остановились с почтительною робостию. Что он еще выкинет, подумал я про себя. Тем временем подали десерт; тут советник извлек из кармана маленький ящичек, в коем обнаружился крохотный токарный станок; в мгновение ока он прикрутил его к столу и с невероятным проворством и быстротою начал вытачивать на нем из заячьих костей всевозможные крохотные шкатулочки, баночки и шарики, каковые дары дети принимали с неописуемым ликованием.
Когда все поднялись из-за стола, племянница профессора спросила:
– А что наша Антония, дорогой господин советник?
Лицо Креспеля исказилось гримасою – так человек, надкусивший горький померанец, тщится сделать вид, что отведал нечто сладкое; но вскоре гримаса эта превратилась в устрашающую окаменелую маску, сквозь которую прорывалась мрачная и горькая, я бы даже сказал, дьявольская усмешка.
– Наша Антония? Наша милая Антония? – спросил он врастяжку, неприятно певучим тоном.
Профессор быстро подошел к нему; но укоризненному взору его, брошенному племяннице, я понял, что та коснулась некоей струны, которая неминуемо должна была отозваться резким диссонансом в душе Креспеля.
– А как ваши скрипки? – спросил профессор с наигранной бодростью, взявши обе руки советника в своп.
Тут лицо Креспеля просветлело, и он ответил своим звучным голосом:
– Превосходно, профессор! Не далее как сегодня я вскрыл великолепную скрипку Амати – помнится, я намедни рассказывал вам, как благодаря счастливой случайности она попала ко мне в руки. Надеюсь, Антония тем временем исправно разъяла ее до конца.
– Антония – доброе дитя. – молвил профессор.
– О да, воистину она доброе дитя! – воскликнул советник, потом вдруг быстро повернулся и, схвативши разом шляпу и трость, выбежал из комнаты. В зеркале я успел заметить, что глаза его были полны слез.