— С моей точки зрения, ни малейшей. Он очень славный мальчик, я уверен, что мы бы с ним многого добились. Лично я буду всегда рад снова видеть его у нас. Но… — он опять замялся и продолжал, с особой осторожностью, как показалось Эдмунду, подбирая слова: —.. понимаете, Эдмунд, время от времени к нам в Темплхолл попадают мальчики, которым лучше еще побыть дома. Я недостаточно долго общался с Генри и не берусь утверждать с уверенностью, но у меня впечатление, что и он принадлежит к числу таких детей. Я не хочу сказать, что он инфантилен, просто он еще не готов к жизни в школе-интернате.
— Д-да. Я понимаю.
— Подумайте пару дней. И пусть Генри побудет дома, пока вы решаете. Помните, что сам я хотел бы видеть его здесь. Я не уклоняюсь от ответственности, не отрекаюсь от взятых на себя обязательств. Но я серьезно советую вам пересмотреть прежнее решение.
— Пересмотреть и — что?
— Поместить его обратно в местную начальную школу. Судя по всему, это вполне хорошая школа, она дала ему основательную подготовку. А когда ему исполнится двенадцать, вы сможете вернуться к этому вопросу.
— Вы говорите в точности то же, что и моя жена твердила весь последний год.
— Мне очень жаль, но, оглядываясь назад, я склонен считать, что она, пожалуй, была права. И что мы с вами оба ошибались и виноваты…
Они побеседовали еще, договорились созвониться через пару дней и, наконец, распрощались.
Он принадлежит к числу таких детей. Он еще не готов к жизни в школе-интернате. Мы с вами оба ошибались.
Ошибались. Он ошибался. Это слово с каждым повтором впивалось в мозг, как гвоздь в доску под ударами молотка. Твоя жена права, а ты не прав, ты ошибся. Прошло несколько минут, прежде чем Эдмунд до конца осознал, что это значит и что из этого следует. Он сидел за письменным столом и медленно, болезненно осваивался с мыслью, что едва не довел до серьезной беды. Подобные мысли были ему внове, и на их осознание требовалось время.
Но потом он все-таки справился с собой и встал из-за стола. Огонь в камине прогорел. Эдмунд перешел через всю комнату, подложил несколько поленьев и развел огонь, как один раз уже делал сегодня, сразу по возвращении домой. Когда сухие дрова разгорелись и языки пламени весело заплясали под дымоходом, он вышел из библиотеки и вернулся в кухню.
Здесь все уже более или менее вернулось в обычное состояние. Вирджиния, Эди и Генри опять сидели за столом, мальчик — на коленях у матери. Эди заварила чай, а для Генри приготовили горячего какао. Вирджиния даже не сняла мехового манто.
Все трое оглянулись на входящего Эдмунда, и он увидел, что слезы Генри высохли и на щеках заиграл слабый румянец.