— Маша! — радостно закричал дядя, стоя на пятках. — Смотри, работает!
Тётя на секунду приоткрыла дверь своей комнаты.
— Ты совсем тронулся! Тут ведь пожар будет!
Но такое обстоятельство дядю не очень огорчило. Его подбадривала наша поддержка. Я кричал и хлопал в ладоши. Токарь говорил:
— Покупка законная! Теперь в самый раз её обмыть!..
После этого вечера, помнится мне, дяде ни разу не удалось запустить мотор в холодной ванне. Тётка над ним смеялась:
— А кто же тебе реку будет подогревать?
Дядя стал приглашать к себе по воскресеньям разных мастеров, и поэтому на время наши прогулки прекратились. Но всё равно я к нему приходил в выходные дни. Мастера собирали и разбирали мотор, меняли состав смеси бензина с маслом, регулировали магнето, дёргали за верёвку бесчисленное количество раз — и всё было впустую!
Из тёткиных разговоров получалось, что из-за мотора дядя совсем забросил работу и семья уже начала влачить жалкое существование. Оказывается, дядя — эгоист и не хочет уюта. Он любит грязь и бензиновую вонь и стал водиться с какими-то типами, которые его обдуривают. У других мужья — солидные люди, а дядя, оказывается, теряет уважение всех знакомых: ходит весь в пятнах на шляпе и на пальто.
Но я с такими разговорами тёти Маши никак не мог согласиться. Наоборот, дядю за последнее время я куда больше полюбил. У него в доме появились разные гаечные ключи и плоскогубцы, он ходил по дому в промасленных и лоснящихся, как кожа, штанах, а руки он мыл уже не мылом, а керосином и вытирал их какой-то рваной тряпкой. Я готов был пойти к нему в сыновья, и, если бы не моя собака Стёпка, которую не любила тётя Маша, но с которой я не мог расстаться, я давно бы ушёл к нему.
Но вот однажды в воскресенье, когда я пришёл к дяде, тётя Маша, открывая мне дверь, радостно сказала:
— Слава богу, отыгрался твой дядька! Забросил свою игрушку! И ты иди-ка лучше домой.
В полутёмном коридоре я заметил в углу сиротливо стоявший лодочный мотор. Лопасти и бак с него были сняты. Видно, кто-то пытался его опять разбирать, да потом раздумал.
А вскоре в Москве началась жара. Папа и мама уехали в санаторий на Волгу, а меня отправили к тёте Маше на дачу.
Наш домик с толевой крышей и кособоким крыльцом стоял в трёх километрах от Икшинского водохранилища.
С утра до вечера я вертелся на лодочной пристани. Смотрел на рыбаков, которые привозили с того берега вёдра живой рыбы, помогал рыболовам устанавливать на лодках подъёмники и, главное, нырял с мальчишками без счёта прямо с пристани в канал.
Тётя Маша мне сказала: «Ты смотри не утони, а то я отвечать за тебя буду» — и, получив ответ: «Честное слово, не утону», моими речными делами больше не интересовалась. И это было кстати.