— Я не хочу, чтобы ты их испортила. — Винс сопроводил это заявление ослепительной улыбкой.
Нарвалась! Впрочем, чему удивляться? Ничего другого она от него и не ждала. Даже если он все-таки признает в ней пропавшую без вести родственницу, он все равно будет ее поддевать при малейшей возможности. Из-за своей неприязни к Джилл. И лично к ней, Тори. Ведь он считает ее жадной до денег девицей. Пора налаживать отношения.
— А я и не знала, что Роджер был инвалидом, — проговорила она, испытующе глядя на Винса.
— Не знала? Разве об этом нигде не писали? — с нажимом спросил он.
Тори внутренне напряглась, стараясь не поддаваться на провокации.
— Нет.
— Он давно уже не вставал с инвалидной коляски, — резко проговорил Винс.
Тори сделала глубокий вдох и попробовала еще раз:
— Как давно?
— Лет девять-десять.
— Десять лет! — потрясенно воскликнула девушка и, помолчав, все же решилась спросить: — Джилл знала?
Лицо ее спутника посуровело.
— Сомневаюсь, что женщина, которая, как ты утверждаешь, была твоей матерью, знала об этом. Но даже если и знала, ей было плевать.
Он произнес это с такой искренней болью, что Тори невольно поежилась и нервно заерзала на сиденье. Только теперь она начала понимать, насколько близки были Винс и Роджер и как сильно смерть дяди его расстроила.
— Что же с ним случилось? — набравшись смелости, спросила Тори.
— А тебе действительно не все равно?
Винс так крепко вцепился в руль, что у него побелели костяшки пальцев. Тори притихла. Но тут же сказала себе: если ты хочешь, чтобы он принял тебя как одну из Ллойдов, то и веди себя соответственно.
— Он был моим дедом, — выдавила она. — Мне интересно...
— Всего лишь интересно! — с горечью воскликнул Винс. — И поэтому ты здесь сидишь и расспрашиваешь о человеке, которого в жизни не видела. Ты и понятия не имеешь, сколько он выстрадал, какую боль пережил! Ты просто не в силах понять!
Тори вздрогнула от столь яростного натиска. Ей хотелось ответить ему, что она очень хорошо понимает, что такое страдание и боль. Но не решилась, побоявшись увлечься и в запале открыть ему о себе слишком многое.
— У него был удар. И давай не будем к этому возвращаться.
Больше они не обмолвились ни словом. Всю дорогу до дома они молчали, но между ними чувствовалось напряжение, готовое в любой момент прорваться вспышкой раздражения.