Постепенно в смолянистой густоте исчезли почти все щупальца и головы. Последними скрылись полные ненависти глаза, большие и невероятно одинокие. Как только черная муть сомкнулась над ними, откуда-то из глубины выплыл огромный пузырь. Раздуваясь маслянистой радужной пленкой, он становился все тоньше и тоньше, пока не лопнул с оглушительным хлопком.
И тогда Димка понял, что звук вернулся. Он устало прикрыл глаза и тихонько сказал:
– Пойдем домой Рита. Все кончилось.
* * *
Разрумянившееся за день солнце медленно собиралось отходить ко сну. Как настоящий художник оно не могло уйти, не закончив работу, и уж тем более не могло заснуть, закончив картину наспех. C чувством, смакуя удовольствие, солнце красило тени в багровый цвет. До полной темноты оставалось еще около двух часов.
Слой за слоем нанося краски, солнце старательно прятало свежие воспоминания, делая их зыбкими и нереальными, похожими на сон или на кошмарное видение, вызванное тепловым ударом.
Ветер легонько гладил взлохмаченные Димкины вихры и пытался проникнуть под тугую косынку Риты. Ласково касаясь детей, неспешно отбивающих шаги по разбитой грунтовой дороге, петляющей в нескольких километрах от города, он старательно перемешивал их мысли, осторожно извлекая из сознания куски свежих, сочащихся кровью и страхом воспоминаний. Наливающийся вечерней прохладой ветер был со светилом в явном сговоре.
За полкилометра до города Лысик выпросила у Димки велосипед и теперь гордо толкала его перед собой – маленькая, лопоухая, едва достающая до руля макушкой. Димка шел рядом, незаметно поддерживая велик за сиденье и подталкивая его всякий раз, когда дорожка уходила вверх. Рита трещала без умолку всю дорогу. Ее детский голосок, становящийся таким рассудительным и взрослым, когда она говорила о чем-то серьезном, успокаивал окровавленные пульсирующие уши Димки. Было здорово идти рядом с этой маленькой девочкой в смешном стареньком платьице и стоптанных босоножках. Идти рядом и улыбаться, и соглашаться со всем, что она скажет.
– Я же говорила, давай не пойдем, – назидательно сказала Лысик. – Не послушался?
Димка кивнул.
– Страшно же было, да?
Снова кивок. Димка помнил, что было страшно, но отчего, не мог сказать точно. Чувствуя, почти физически ощущая, как внутри его головы кто-то старательно затирает ластиком все нереальные, жуткие и фантастические события сегодняшнего дня, он на мгновение увидел перед собой огромные зрачки, полные вселенской ненависти и тоски, и зябко поежился. Не зная, кто или что так заботливо бережет его разум, опасно оскальзывающийся на самом краю мрачной, сулящей безумие бездны, Димка был в душе благодарен ему. Если это позволит ему спокойно спать по ночам, не пугая отца и соседей жуткими криками, он, Димка, ничего не имеет против.