Афганская бессонница (Еремеев-Высочин) - страница 146

Привозить меня сюда, чтобы я умер голодной смертью, смысла не имело. Так что я прислушивался ко всем машинам, проезжающим по невидимому шоссе. Было уже начало девятого, когда одна из них затормозила, с громким клацаньем перешла на вторую передачу и стала приближаться ко мне. Вот она остановилась, хлопнули две двери. Я вдруг понял слепых — на слух я восстанавливал картину так же ясно, как если бы видел ее.

Снаружи отодвинули засов, и я приготовился сказать свою реплику на рассеянные извинения Хакима Касема. Типа, он выразит сожаление, что мне пришлось ждать, а я скажу, что пять часов не считается.

Но в комнату вошел не он. У меня, честно говоря, промелькнула такая мысль, пока я прохаживался здесь взад-вперед, но я отогнал ее как бредовую. Но это был тот русский офицер в форме талибов.

Он вошел один и закрыл за собой дверь. По его виду было заметно, что он спешил и хотел закончить со мной как можно скорее. У Хакима был взгляд капризного садиста, но и у этого глаза были не менее пугающими. У моего соотечественника был взгляд прагматика — холодный, быстрый, беспристрастный.

— Кто ты такой и что тебе от меня надо? — по-русски спросил вошедший.

Вот так, с места в карьер! Ну, хорошо, не будем терять времени!

— Я Павел Литвинов, работаю на телевидении в Москве. А судя по тому, что меня сюда привезли, это вам от меня что-то надо, а не наоборот.

Офицер подошел ко мне вплотную — это был такой метод устрашения. Он был повыше меня, крепким, даже выглядел качком в своей песчанке. Так, я знал это от Димыча, называется камуфляжная куртка для пустыни.

— Слушай, ты, умник! Мне некогда! Я спрашиваю, кто ты такой, чтобы наводить обо мне справки?

Я подождал, пока он отодвинется от меня. Потом достал свои таблетки, забросил их в рот и запил текилой. В конце концов, это он торопился, а не я. Я даже отошел к окну и присел на подоконник. Знаете, что я увидел? Двое талибов с лопатами принялись копать яму во дворе.

Офицер молча смотрел на меня. Глаза у него были светло-голубые, почти прозрачные и очень недобрые.

— Я себя назвал. Может, вы тоже представитесь? — сказал я. — Легче будет разговаривать!

Я уже знал, кто он. Я просто хотел сбить с него спесь.

— Это не твое собачье дело! Я спросил, почему ты обо мне спрашивал.

Я кивнул головой в сторону роющих яму талибов.

— Это для меня? Или это вам дальше невмоготу стало, товарищ генерал?

Офицер схватил меня за грудки и рывком поднял с подоконника.

— Да кто ты такой, б…? Да я тебя сейчас сам пристрелю!

Мне вдруг стало смешно. Бывают ситуации настолько нелепые, что на них даже ничего не скажешь. Но смех тяжело простуженного человека на аристократический, салонный похож мало. Я закашлялся, и от конфуза меня спас только последний «клинекс».