— Сидим ждем тебя. Все нет и нет, нет и нет. Странно как-то! Хоть и архаровцы, должны бы понимать, что холодно. Ну, придумываем разные объяснения нормальные. Машина сломалась. Разошлись — плохо договорились и ждете теперь друг друга в разных местах.
— Ну, к утру хотя бы сообразили, что что-то не то? — спрашиваю я.
— Ты понимаешь, какая вещь еще! — это Димыч. — Вот нападает на тебя на улице десять человек. Ты знаешь, что ты с ними не справишься. И все равно ты не будешь кричать: «На помощь! Спасите! Убивают!» Не знаю, как ты, я точно не буду! Буду знать, что они меня сейчас посадят на перо, но умирать буду молча. Глупо, но это так!
— Это ты к чему?
— Это почему мы о наших подозрениях не написали подробно на стене! Я так рассуждал. Потом выяснится все, ты приедешь, увидишь эти рисунки, конечно, захочешь их снять. Будешь крутиться: «Это снимите! То снимите!» И — опа! Оказывается, мы тут две бедные овечки сидели, прижавшись друг к другу, и тряслись: «Ах, вдруг нас похитили?» А потом, когда утром уже услышали, как машина подъехала — почти светло было, — Илья говорит: «Надо все-таки приписать!» И я тогда дату приписал на эмблеме и потом «Пайса». Они уже дверь открывали!
Илья только многозначительно кивает: так все и было!
— Ну, подождите! Вы что, не слышали, как талибы по городу молотили из всех орудий?
Ребята переглядываются.
— Это когда?
— Это вечером уже, на следующий день.
— Да мы в землянке уже сидели! Слышали! Отдаленно так, приглушенно. Но мы же знали, что рамадан кончается.
— А как вы в землянку попали? — это я опять.
— Пайса за нами приехал, с тем, вторым, — это все Димыч рассказывает. — Они рисковать уже не стали. Пайса автомат на нас навел, а тот связал руки. Потом затолкали в «уазик» — меня на пол, в проход за переднее сиденье, а Илюху — на заднее. Одеялом накрыл, и Пайса на него сел.
— Тяжелый, гад! — отозвался Илья.
— Остановились перед тем домом, нас вытолкали по-быстрому. И сразу в тот погреб. Там с обратной стороны щель была небольшая — ты до нее не дошел. Это чтобы дышать, и через нее нам утром лепешку кидали — одну на двоих на целый день. И пластиковую бутылку из-под пепси опускали. Ну, я понимаю, хлеба им жалко. Но воды-то могли давать, сколько нам нужно!
— Уроды! — заключил Илья.
— От холода мы как-то не так страдали! А?
— Подпол он и есть подпол, — Илья на радостях разговорился.
— Зимой и летом восемь градусов, — подтверждает Димыч. — Но самое унизительное, это, конечно… Ну, чего тебе-то рассказывать? Помнишь запашок!
Я кивнул:
— Так это всегда часть замысла — чтобы сломить человека. И часть наказания. В Османской империи знаете как казнили разбойников и душегубов? Преступника сажали в бочку, до краев наполненную жидким говном человеческим, и возили по городу. И каждую минуту — или через тридцать секунд, кто как — палач взмахивал мечом, и тот пролетал над самыми краями бочки. Преступнику, если он не хотел лишиться головы сразу, приходилось нырять. Потом он выныривал, чтобы набрать воздуха, и все повторялось.