Он посмотрел назад, и я автоматически тоже оглянулся. Улица была пуста. Собака, по-прежнему бежавшая за нами трусцой, остановилась и приветливо махнула хвостом из стороны в сторону. Гада двинулся дальше. Он залез в карман и на ходу вложил мне в руку какой-то предмет в кожаном мешочке. И по размеру, и по весу это должна была быть «Слеза дракона».
Я молча посмотрел на него. Лицо командира Гада приняло гордое, даже вызывающее выражение, и он с достоинством кивнул, отвечая на мой немой вопрос: «Уговор есть уговор! И честь превыше всего!»
Дальше мы шли молча. У казармы командир Гада кивнул часовому, и тот открыл калитку во двор.
— Фарда! — сказал я.
— Фарда! — И еще какие-то слова, из которых я понял только «Аллах».
Гада вошел в калитку, и собака проскользнула за ним вслед.
Через минуту и я подошел к гостевому дому. Похоже, охранники уже знали об исчезновении моих друзей. Несколько человек высыпало из караульного помещения, чтобы подбадривающе похлопать меня по спине и сказать пару слов. «Мы их найдем!» Так, по крайней мере, я понял.
Я вошел, в нашу комнату. Хан-ага меня явно ждал: в печке уже горел огонь. Вот он и появился сам, с блюдом плова в талуканском меню большого разнообразия не было. Я перекусил на базе и голоден не был. Я отправил обратно и плов, и лепешку, приняв только чай и поднос со сладостями.
— Подожди, Хан-ага! — остановил я мальчика, когда он приготовился идти.
В моей сумке оставалось два сникерса — я отдал ему оба. И, знаете, что? Он кивнул в знак благодарности. Оставаться одному мне не хотелось.
— Сядь сюда, Хан-ага! Выпей со мной чаю!
Мальчик все понял, но оставался стоять.
— Ну, сядь, сядь! Пять минут — никто не умрет за это время.
Хан-ага сел. У него было еще детское, даже без пушка, но темное и какое-то немытое грубое лицо, руки почти взрослые, в цыпках, с выпуклыми матовыми ногтями. Я показал ему на вторую пиалу. Мальчик категорически покачал головой. Я пододвинул к нему поднос.
— Возьми хотя бы сладкого.
Хан-ага снова замотал головой. Чем больше я настаивал, тем яростнее он отказывался. Совершенно очевидно, служебными инструкциями этой гостиницы категорически запрещалось брать что-то из еды, предназначенной гостям.
— Возьми, я сказал! — потеряв терпение, рявкнул я.
Хан-ага робко сел и деликатно взял одну миндалину в сахарной глазури. Я, не спрашивая, налил ему чаю. Теперь, когда его сопротивление было сломлено, мальчик не возражал.
— Ну, расскажи мне что-нибудь, — попросил я, не надеясь, что он поймет. — И ешь, ешь! Бери еще!
Хан-ага отхлебнул чаю и взял кусочек рахат-лукума. Он вовсе не был волчонком, каким казался. Другой бы набрал полный карман сладостей и убежал, пока не передумали. Хабиб сказал нам, что мальчик — сирота. Хусаин — тот хмурый черный мужик, комендант гостевого дома — был его дядей и взял его к себе.