— Ми… Милена! — выкрикнул он вполне внятно. — Милена!
Пальма вновь обрел дар речи.
— Пальма, — шепнула она.
Человек с плачем бросился ей в ноги. У нее еще было время погладить его за ушами.
А затем в дверь вошли люди в белых комбинезонах и прозрачных пластиковых масках. Полосуя по темной комнате росчерками фонариков, они с неожиданным проворством направились к Милене. Их подчеркнуто элегантная поступь смотрелась слегка комично. Изящными вкрадчивыми движениями мимов они проворно опутали Милену тенетами. В ноздри вставили какие-то трубочки, в рот сунули прозрачную облатку, отчего у Милены тут же отнялся язык.
— Что вы делаете? — спросил Майк Стоун с какой-то печальной беспомощностью.
Словно из ниоткуда возникли полотняные носилки. Милена — повисшая безвольным кулем, не в силах сопротивляться, с трубками в ноздрях — почувствовала, что ее поднимают. Поднимают и бережно, стараясь не сделать больно, перекладывают на носилки.
— На Считывание, — отозвался наконец один из людей в белом, стоя на одном колене к Майку спиной. — Поймали в последний момент. Но вовремя.
Носилки отнялись от пола медленно, будто сама земля не хотела их отпускать. Один из людей в белом, щелкнув пальцами в резиновых перчатках, кивнул на стул:
— Этого тоже взять.
Голова у Милены по недосмотру запрокинулась за край носилок, и она увидела, как Майка усаживают обратно на его стул. Двое людей в белом уже стояли рядом на коленях, что-то там прикрепляя.
Пальму оттащили за ошейник. Он хрипел и рвался.
— Не уходи! Не уходи! — вопил он вслед.
Рука в перчатке аккуратно подняла Милене голову.
В небе пела Люси, грациозно глядя себе через плечо:
Брат мой, почему бы
Тебе сейчас не расспросить меня?
Фразы лились на языке великого флорентийца.
Милену понесли.
Спуск по больничной лестнице сопровождался надсадным воем Пальмы. Он перестал быть слышен только тогда, когда носилки поплыли под сводами коридоров. Жгуты света от рук «Гарды» стегали по гладкой, обтекаемой поверхности Коралла, отскакивая желтоватыми трепетными бликами. Коралл приглушенно вторил звуку песни. «Комедия» пронизывала его, увязала в нем, звеня эхом людских голосов. Стены резонировали, как топот буйного соседа за стеной. «Какой чудовищный эгоизм, — думала мимоходом Милена. — Просто чудовищный: вот так затоплять музыкой любую свободную щелку, изгоняя тишину, барабаня по головам детей, немощных, больных. Кому это надо? Кому вообще нужны все эти Наяды, эти средневековые аллегории?»
Люди в белом вынесли ее в кромешный ад.
Оклеенные тенетами Жужелицы, извиваясь, бились по больничным стенам, по ограде. Трубки выстреливали свои путы вслепую, оплетая Жужелицам руки и ноги и выволакивая их бесформенной грудой в пятно света, падающее от огромного, поющего с печальной улыбкой лица Люси.