— Но ведь она сопротивляется, — перебил ее Лепра. — Уверяю тебя…
Она закрыла ему рот рукой.
— Да, ты в любви эгоист, завоеватель. Ты любишь как мужчина… как Морис.
— Как ты хочешь, чтобы я тебя любил?
— Вот оно. Надо, чтобы ты согласился любить, не играя при этом никакой роли, ничего не ожидая взамен… Как тебе объяснить? Надо, чтобы ты был самим собой, не более того.
— Но я не играю никакой роли.
— Ты не понимаешь.
— Ты сама…
— Да нет же. Ты бесконечно рассказываешь себе нечто, что может тебя возбудить, играешь в это. А как только я тебе говорю, какая я есть на самом деле, ты отвергаешь меня, переживаешь.
— У тебя все очень сложно.
В кафе вошел слепой. Под мышкой он нес скрипку.
— Пошли отсюда, — сказала Ева.
Слепой поднес скрипку к подбородку и заиграл мелодию Фожера.
— Это уже ни в какие ворота не лезет, — буркнул Лепра.
Он расплатился и под руку вывел Еву из кафе.
— Теперь, разумеется, я должен тебя покинуть?
— Может, зайдешь ко мне? — спросила Ева.
Лепра, еще не вполне опомнившись от приступа ярости, смотрел на нее не отрываясь. Ева медленно сняла очки и улыбнулась.
— Видишь, какая ты! — сказал Лепра.
— Будь паинькой, — прошептала она. — Вызови такси.
В машине он привлек ее к себе. Они сидели не шелохнувшись, а на экране ветрового стекла, словно в нереальном фильме, мелькали переливающиеся разными цветами улицы города. «Я держу ее в своих объятиях, — думал Лепра, — а кажется, что руки у меня пусты… Она принадлежит мне, и она не моя. А я счастлив… страшно счастлив!»
Ева, словно прочитав его мысли, сказала, не поворачивая головы:
— Вот это и есть любовь, дорогой: мы решаемся заговорить. Обещай, что всегда будешь достаточно отважен, чтобы разговаривать со мной.
Он поцеловал ее волосы, уголки глаз. Мельчайшие морщинки трепетали под его поцелуями, и он чувствовал, как на глаза у него наворачиваются слезы, и пытался больше не думать о себе. Сейчас в нем не осталось ничего, кроме нежности, мягкости и горечи…
Перед дверью консьержки Ева задержалась.
— Может, спросишь, нет ли почты?
Это были одни из самых тяжелых минут. Лепра послушно открыл дверь. Консьержки не было, но почта была аккуратно разложена по ячейкам. Он взял дюжину писем, сунул их в карман, подозрительно осмотрел стол и буфет. Пакета не было — снова короткая передышка.
— Только письма, — объявил он.
Ева ждала его у лифта. Ее лицо прояснилось. В эту минуту она была похожа на девочку, и Лепра внезапно захотелось утешить, защитить ее. Он открыл дверцу лифта, задвинул решетку.
— Я начинаю думать, — сказал он, — что больше никаких пластинок не будет. Твой муж не так глуп. Он должен был понять, что угроза, если ее повторять слишком часто, теряет свою силу.