— Ладно, не будем ссориться… Я был не прав, раз тебе так этого хочется… Ты могла бы, по крайней мере, избавить нас от этой ужасной недели.
— Я ждала.
— Ты меня подстерегала. Хотела, чтобы я пал перед тобой на колени. Я недостаточно страдал, по-твоему. Пойми, наконец, что дело Мелио касается меня одного.
Ева встала и задернула занавески. Они посмотрели друг на друга: он — бледный, растрепанный, похудевший, она — без румян и без помады, с мешками под глазами. Это была первая минута их истинной близости.
— Нет, — сказала она, — потому что арестуют меня.
— Не говори глупости! — пробормотал Лепра.
Он наклонился, надел туфли, взял расческу.
— Глупости, потому что письма никакого не было. Теперь я в этом уверен… твой муж не мог этого сделать!
— Ты-то откуда знаешь!
— А что… У меня было несколько дней на размышления. И я вернулся для того, чтобы ты перестала бояться.
— Спасибо, — сухо сказала Ева. — Но я не боюсь. Я готова. Вещи сложены. Ты, может, заметил чемодан в прихожей.
В их голосах звучала горечь. Им трудно было обращаться друг к другу на «ты», и поэтому они говорили подчеркнуто вежливо и церемонно. Ева пошла в ванную комнату. Лепра обратился к ней через открытую дверь:
— Повторяю тебе, никакого письма не было. Мы бы нашли его у Мелио.
— Так зачем ты прятался четыре дня?
— Послушай, — мрачно сказал Лепра. — Пойми меня. Постарайся… я не прятался… Я был в Бельгии.
— Почему?
— Ты еще спрашиваешь! Ты знаешь, что такое ревность?
— Бедняжка!
— Не надо, прошу тебя.
Ева появилась на пороге ванной с щеткой в руке.
— Конечно, бедняжка! Ты что, за идиотку меня принимаешь? Ты уехал, потому что я тебе надоела… А надоела я тебе с того момента, как мы побывали у Мелио, тут все просто.
Она повернулась к зеркалу и продолжала, причесываясь:
— Мы вечно возвращаемся к одному и тому же. Я тебя не обременяю. Ты просто сбрендил от страха. Ты слабак, Жан. Признайся наконец. Но ты же не признаешься.
— И что?
— И у меня не было ни малейшего желания тебя принуждать… Ради тебя самого.
— Ну, я признался. Ты довольна?
— Довольна? Уходящая любовь удовольствия не доставляет.
Застигнутый врасплох этими словами, Лепра пытался найти какой-то утешительный ответ и ухватился за извинение, которое тут же продумал для себя:
— Я вернулся, значит, я тебя люблю. Ты теперь знаешь, что нам нечего опасаться.
В его тоне не было уверенности, и молчание становилось невыносимым.
— Как тут душно! — проговорил Лепра.
Он открыл окно и отшатнулся. У тротуара остановилась черная машина, и Борель с двумя инспекторами смотрел вверх на их дом.
— Полиция! — воскликнул он. — Внизу Борель.