Кроме романа, вещи поистине значительной, я пишу очень смешные пародии на Троя Соккала, на те его сочинения, в которых действие происходит где-то на висконсинской ферме. Пока такое не попробуешь, даже и представить себе невозможно, до чего это трудно — писать идеально плохо. И еще есть у меня идеи насчет серии стихотворений в прозе, маленьких таких экзистенциальных притч об отчаянии и тоске, действие которых будет происходить в Африке, наверно.
Много чего еще надо бы тебе порассказать, особенно о том, что было в два последних года, но сейчас как раз моя новая работница с грохотом переворачивает вверх дном все мое жилище. Я просил опытную уборщицу, а мне подсунули юную мексиканочку, которой приходится объяснять, как включают пылесос. Такая прелестно робкая, только чуточку уж чересчур ацтечка на мой вкус. Хотя от шеи книзу — то, что мы во время оно называли "просто класс".
Напиши скорей, потому что мне надо будет еще кого-то пригласить, если у тебя на самом деле не получится.
Всего хорошего.
Энди.
*
Дорогая Пег,
Спасибо за твою записку. Я и без тебя давно знаю, что был ужасным разочарованием для папы, а ты была маленькая принцесса. Ты до того отвратна, что я жалею даже, что вообще с тобой связался. Прежде чем прочитал твое прелестное послание с оценкой моих умственных способностей и внешности, я имел счастье наблюдать множество твоих дивных снимков на разных стадиях детства, в том числе на пони. Если хочешь, я тебе пошлю полную коробку этих тилилюсей-маципусей, дай только знать.
Твой брат
Энди.
*
Место действия: широкая река, медленная, мутная, нечто вроде дельты. Наверно, это Африка. По обе стороны реки, или это дельта, песчаная пустыня тянется, насколько хватает глаз. Ни единое деревцо, ни даже пальма не нарушает ровной пустоты ландшафта. Вначале группка детей, мальчиков и девочек — матросские костюмчики, переднички, — играет, или пытается играть в песочке. Но песочек этот исключительно мелкий и сухой, прямо сухая пыль, и удается из него построить только бесформенные кучи вроде муравейников. Перед лицом повторных неудач, потея в своей городской одежде, дети становятся драчливыми и вялыми, одни то, другие другое, и драчливые больно бьют вялых по лицу и горстями швыряют горячий песок им за шиворот, а вялые ложатся на песок и тихо плачут. (Потом они это еще припомнят.) Взрослые меж тем, мужчины и женщины, по всей видимости родители этих детей, тоже одетые во все темное и городское, мужчины при стеках и цилиндрах, женщины при зонтиках, турнюрах и поражающих воображение бюстах, стоят небольшими кучками на берегу, кучкуются небольшими стайками на песке, как деревья на ландшафте, где нет деревьев, и спорят: то ли темноватые предметы, какие они видят дальше по реке — это бревна, почти совсем затонувшие оттого, что много месяцев тут мокли, то ли это крокодилы. Спор их скучен, бездоказателен, бесплоден. В глубине души все, и взрослые и дети, уже готовы прыгнуть в воду, лишь бы решить его.