Девушка и сейчас любила сидеть в этом кресле. Почему‑то казалось — подушка до сих пор хранила тепло бабы Поли, будто она только встала, вышла куда‑то и вот‑вот вернется.
Таисия выбрала самую красивую чашку — почти прозрачную, в желтую продольную полоску. Наполнила кофе, добавила топленого молока и полюбовалась на свет, как колышется за тонким фарфором темная тяжелая взвесь. Поставила чашку перед гостем и виновато улыбнулась:
— Ты же знаешь, я не люблю ходить по ресторанам.
— Речь всего лишь о кафе.
— И по кафе тоже.
— Глупости, сколько можно сидеть в четырех стенах!
— А я и не сижу, я работаю, ты же знаешь.
— Все работают, — отрезал Федор Федорович. Попробовал кофе и чуть мягче сказал: — И все, кроме тебя, находят время развлечься. Нормальные девчонки на дискотеки бегают, в клубы, в парки, и уж в кафе‑рестораны‑бары обязательно, где еще в наше время можно познакомиться с нормальными мужиками!..
— А Интернет?
— Твои новые дружки по Сети, я смотрю, в подъезде, перед дверью, толпами тусуются…
— Но я вовсе не рвусь знакомиться с парнями!
— И напрасно.
— К чему, у меня есть ты, — неумело польстила Таисия.
— Кончай придуриваться, — неожиданно разозлился Федор Федорович. Одним глотком допил кофе и прорычал: — Ты практически сразу дала понять, что считаешь меня только братом…
— Другом.
— Есть разница?!
— С братом не обязательны хорошие отношения, — виновато пробормотала Таисия. — И потом, ты меня до сих пор дразнишь Мелкой…
— Не дразню.
— Ну… зовешь, называешь, обзываешь — какая разница?
— А ты до сих пор веришь своей драгоценной бабе Поле? — ядовито усмехнулся Федор Федорович. — Ждешь, когда появится прекрасный принц на белом коне, прилюдно падет на колени и, протягивая к тебе влажные ручонки, провоет: «Таисия, свет очей моих»?
— Пусть так, тебе‑то какое дело?!
— И я тут же пересчитаю ему все ребра!
— Что‑о?
— Я за тебя отвечаю, — хмуро отрезал Федор Федорович, — а значит, не позволю связаться с идиотом!
— Считаешь, в меня может влюбиться только идиот?!
— Если назовет тебя Таисией — да!
Нужных слов Таисия подобрать не смогла, как ни старалась.
— Ты в зеркало на себя давно смотрела? Таисия, блин… И рот закрой, что ты, как рыба, губами шлепаешь?!
— Ты… ты…
— Ну я, и что?
Федор Федорович с усмешкой рассматривал покрасневшую от негодования Мелкую: ишь, даже кулачонки сжала! В глазах огонь, нижняя губа закушена, скулы пылают, тонко вырезанные ноздри раздуваются…
Увеличь ее раза в три, так, пожалуй, испугаешься!
Федор Федорович вылез из‑за стола. Бесцеремонно развернул Таисию лицом к ее комнате и, подтолкнув в спину, уже добродушно хохотнул: