– Ты прям сама любезность! Меня Ольга звать. А тебя?
Они шли молча сначала вдоль рельс, затем свернули на протоптанную дорогу. На много миль вокруг не было ни души. Ощущение потерянности во времени и пространстве накатывало волной мягко, но настойчиво. Вокруг – только лес и его тайная жизнь. Каждый кружащийся в воздухе листок будоражил тишину, и его смерть откликалась эхом в каждом уголке. Ольга тяжело перепрыгнула через обломанный сук, игриво кивнула в сторону небольшой поляны.
– Может, туда?
Нажимая на носок, ее спутник не уверенно прошагал к центру. Потом остановился и уточнил:
– Здесь?
– Давай! Курить хочу. У тебя есть?
– Не курю я… Слежу за здоровьем…
Чуть подумав, Смирнов попытался улыбнуться. Ольга же подошла вплотную, пошарила рукой у него между ног.
– Ты меня сюда привел лекции читать или что? Как поживает наш воробушек?
Он мигом оттолкнул ее руку и его ответ прозвучал развязно, с хрипотцой:
– Думаешь, я не умею баб уделывать?
Он неуклюже повалил ее, грубо схватил за грудь, затем затеребил собачку на молнии штанов… Первый раз – осечка. Второй – тоже. Он хмуро предложил попробовать еще, пряча потерянный, потухший взгляд, но Ольга уже поднималась с земли. Она отряхнулась от налипшей травы и недовольно выдала:
– Вот, козел! Перлась сюда почти час... Делать мне больше нечего? Если машинка не работает, так бы сразу и говорил! Ни машины, ни машинки…
«Ни … шинки…» – язвительно вторило эхо. До мужского слуха невнятно донеслось:
- Бл… ну и мужики пошли! Да тебя и мужиком-то назвать сложно…
С ее губ сорвался легкий смешок. Ольга повернула голову назад, выискивая на спине прилипшую грязь и не заметила, как пружиной вскочил на ноги ее спутник. Лишь стала понятна на мгновенье тупая боль, тяжесть и, оглушенная, она упала лицом в грязь. Камень еще несколько раз зло вонзился в голову, раскроив череп. Все стихло.
Смирнов нервно огляделся. От мысли, что на много миль вокруг действительно никого нет, стало немного спокойнее. Пытаясь унять дрожь и отдышаться, он перевернул тело. Пристально вгляделся в испорченное землей, помадой и алкоголем лицо. И эта шалава, которая в жизни ни одной книжки в руки не брала, посмела его так унижать? Посчитала себя выше него? Он несколько раз жестко пнул ее в живот. В лицо. Зачем то потянулся к портфелю, но открыв его, понял зачем, – внутри лежал складной нож. Он щелкнул ножом и замер. Ком из обиды и презрения стоял в горле и душил, требуя выхода. Он еще раз огляделся и несмело полоснул Ольгу ножом по лицу. Только через несколько мгновений показалась кровь. Смирнов вытер липкий пот со лба и почувствовал, как вместе с этой кровью из него будто вышла частица душевной боли. Он увереннее и глубже ударил жертву в лицо, в грудь и неожиданно вся агрессия на судьбу, на унижения хлынула лавиной, сметая, словно щепки хлюпкие барьеры. Боль внутри утихала, а грудь Ольги превращалась в кровавое месиво. Решительно сорвав трусы с женщины, он руками разодрал ее гениталии, но этого показалось мало. Месть душила и требовала выхода ,а нож уже нетерпеливо шарил по женскому телу. Несколько плавных движений и от огромной груди отделилась кроваво-красная масса. Немного подумав, он несколько раз деловито воткнул во влагалище нож со словами: «Нравится, сука? Так хочешь? Или так? Или я опять не мужик?» И этого показалось мало. Он прицелился и ударил в глаз. Попал! Удовольствие разрушения опьяняло, волновало до дрожи каждую клетку его существа. Сейчас можно! Сейчас ему все можно! Он вырезал матку и опустил в еще теплое лоно обе руки. Ощущение восторга и странного раздражения пронзало с макушки до пят, – он готов грызть зубами эту плоть, рвать ее, терзать, казалось, бесконечно… Страх перед женщиной, страх быть отвергнутым, осмеянным куда-то исчез. Осознание победы и небывалой легкости поднимало на вершину Олимпа. Мелькнула фраза из прочитанной недавно книги о том, как победители вырезали сердца своих врагов и ели их. Как он их сейчас понимал!