— Тише! — предостерег он и, убрав руку от моего лица, кивком указал вперед.
Мы с ним сделали несколько осторожных, крадущихся шагов. Я старался передвигаться так же беззвучно, как и он. И перед нашими глазами открылось удивительное зрелище: на пологом холме как раз и полыхал тот огонь, дым от которого мы учуяли в глубине леса. Посреди поляны был утвержден деревянный столб, к которому оказалась привязана молодая девушка. Толстые веревки крест-накрест стягивали ее грудь. У подножия столба была навалена и кое-как разровнена здоровенная куча сухого хвороста. Края ее уже занялись огнем, ветки весело потрескивали, дым то стлался по земле, то, гонимый ветром, клубами поднимался ввысь. Девушка держалась так, будто все происходившее нисколько ее не занимало. Обтягивающие штаны и короткая куртка из серой кожи придавали ей сходство с мальчишкой-подростком. Наряд ее дополнял длинный черный плащ с откинутым на плечи капюшоном. Мы с Тэситом остановились на довольно значительном расстоянии от костра, и все же от взгляда моего не укрылось, что одежда незнакомки ветхая и поношенная. На коленках штанов так даже прорехи зияли. И прическа у нее была мальчишеская — коротко стриженные волнистые медно-рыжие волосы. Ни тебе чепца, ни лент, ни тем более шляпки. Ее круглое, со свежей, румяной кожей лицо неожиданно сужалось к подбородку, довольно-таки острому и длинноватому. Она его еще и вперед выпятила, гордо откинув голову. Девушка была совсем молоденькая, примерно тех же лет, что и Тэсит. Ну, может, чуть постарше.
Вокруг костра собралась толпа разъяренных крестьян. Они грозно размахивали горящими факелами. Ночью это выглядело бы зловеще, но при полуденном солнце, затопившем все окрест ярким, слепящим светом, эффект, поверьте, был совсем не тот. Двое или трое из толпы на наших с Тэситом глазах швырнули свои факелы в кучу хвороста, и та загорелась теперь почти со всех сторон.
Какая-то оборванка — по-видимому, предводительница всей этой своры, — задыхаясь от злости, выкрикнула девушке в лицо:
— Теперь ты никого не заколдуешь, ведьма проклятая! Теперь больше не обморочишь никого из наших парней!
Огонь едва уже не лизал подошвы башмаков юной леди, обвиненной в колдовстве. И эта, с позволения сказать, ведьма, иными словами, волшебница, колдунья, ворожея или как там их еще называют — по версии злобной крестьянки, — представьте, даже бровью не повела. И в голосе ее, когда она соизволила ответить, не слышалось ни малейшей тревоги. Одно лишь глубокое презрение. Мне подумалось, что в том положении, в какое она угодила, можно было бы держаться чуть менее спесиво.