Новый начальник сыскной полиции, теперь уже инспектор Брюс Филберт, поддержал тост Филдса. Произнося речь, он заметно нервничал: уткнув в грудь мясистый подбородок, он заикался и довольно невнятно бормотал что-то сквозь свои торчащие зубы. Но все-таки он выдавил из себя, что это торжество, на котором присутствует так много видных особ, — дань уважения Браммелу.
Те, кто хорошо знал Браммела, утверждали, что он никогда не выглядел лучше, чем во время своей ответной речи. На нем был кремовый пиджак, тогда как все остальные явились в вечерних костюмах.
— Я должен поблагодарить предыдущих ораторов за их доброе отношение, которое меня глубоко тронуло, — начал Браммел… — Годы службы в сыскной полиции были лучшими годами моей жизни… Я не могу не высказать особую благодарность Фрэнку Россеру Филдсу, нашему новому помощнику комиссара, которому я обязан всем, чего достиг… Фрэнк более чем заслужил это повышение. Он не только успешно распутывал преступления — быть может, наиболее успешно, чем кто-либо за все существование полиции, — но всегда являл собой образец честности и беспристрастности. Фрэнк неизменно следовал своему руководящему принципу: у полицейского не должно быть личных интересов, а только общественные. Он сам служил тому образцом и прививал этот принцип своим подчиненным… На мой взгляд, — под шумные аплодисменты закончил Браммел, — нет более честных и смелых людей, чем в нашей полиции.
Остальная часть вечера была посвящена обильным возлияниям и музыкальным номерам. Несколько отрывков из легкой классической музыки исполнил полицейский оркестр, а хор полицейских спел «Однажды чарующим вечером».
Под конец банкета, когда Браммел, прощаясь, пожимал всем руки, Годфри Беттери тоже потянулся к нему.
— Жаль, что вы уходите, Красавчик, — сказал он. — Хоть было с кем поговорить. Даже если мы не сходились во взглядах. А уж эти Филдс и Филберт — тьфу!..
С тоской на лице Беттери направился к выходу. Бывший полицейский инспектор не мог не пожалеть заслуженного репортера уголовной хроники, с его рыхлой женской фигурой, тонкой шеей, беспрестанно двигающимся адамовым яблоком, унылым носом и большими ушами, торчащими из-под шляпы. «Какой робкий, напуганный человечек, — подумал Браммел. — И чего он только не сделает, если начальство прикажет!..»
А Беттери, бочком выбираясь из зала, завидовал свободе Браммела. Как раз сегодня днем сэр Фредерик Джемисон сообщил Беттери, что тот не будет переведен в отдел «Жизнь и книги». Пусть еще немного поработает в отделе уголовной хроники. Вот если он, помимо своей обычной репортерской работы, успешно справится с несколькими особыми заданиями, тогда, может быть, он и заработает повышение. В эти задания входила серия литературных портретов именитых горожан и еще две статьи: о введении телесных наказаний за половые извращения и о форме смертной казни. Он должен был убедительно доказать, что казнь через повешение лучше всех других способов казни: она более человечна, более чистоплотна. Это последнее задание не очень-то нравилось Беттери, но серию литературных портретов именитых горожан он напишет с удовольствием. Неплохая компенсация за все его несчастья! Он снова встретится с сильными мира сего. Кроме того, наконец-то у него будет возможность продемонстрировать свой блестящий стиль.