Мы свернули возле того места, где висели качели. Дальше, справа, примерно метрах в тридцати, стояли трейлеры. Давным-давно заброшенные, сплошь увитые виноградными лозами, похожими на длинные пряди мокрых волос.
Мы пробрались сквозь заросли — папоротники щекотали мне колени — на открытое место. Двенадцать потрепанных трейлеров кружком, вплотную друг к другу, точно сошедшие с рельсов вагоны. В середине жгли костер, парковались, сваливали мусор, курили и распивали спиртное. Довольно нездоровая атмосфера. В те годы все трейлеры принадлежали одному хозяину, своего рода домовладельцу, который совсем не заботился о том, чтобы поддерживать их в пристойном виде. Я вкатил тачку в центр и медленно описал круг. Я чувствовал себя так, будто мне наступили на грудь.
Деревья выросли с тех пор и теперь возвышались над трейлерами. Получился своего рода полог, который давал много тени и почти не пропускал солнечный свет, отчего внизу было прохладно и сыро. Эбби отхлебнула из бутылки.
— В котором жил ты?
Я показал. Трейлер со всех сторон обвивали лозы ядовитого плюща. Три листика и красный стебель — разок притронешься, и будешь потом две недели чесаться. Настоящая паутина. То, что не заросло плющом, покрылись грибком и черной плесенью. Все стекла были разбиты, входная дверь пропала, лесенка в три ступеньки — тоже. И, как, большинство соседних, наш трейлер изрешетили дробью.
— Где была твоя комната?
Я обогнул трейлер и уставился на оконный проем, где некогда висел мой кондиционер. Зияющая дыра свидетельствовала о том, что кто-то его стащил.
— Здесь был кондиционер. Он плохо работал и сильно шумел. Я подвесил его повыше, чтобы он заглушал звуки изнутри и снаружи.
Эбби кивнула:
— А скамейка?
Тропинка густо заросла сорняками, ее перегораживали поваленные деревья, по которым бегали пауки размером с ладонь. Я взял длинную палку и намотал на нее паутину, похожую на сахарную вату. Эбби смотрела на пауков, подтянув колени к груди. Мы прорвались через заросли; дважды мне пришлось переносить Эбби через упавший ствол. Жена нервно обмахивала веткой края тачки, пока я не выкатил ее на прогалинку на верху песчаного утеса.
Сделанная из распиленного пополам бревна и водруженная на два пенька, длинная скамейка стояла под раскидистой дубовой ветвью, которая нависала над рекой. Опоры давно сгнили, черви съели большую часть сиденья. Я поставил на нее ногу, и скамейка, слишком мягкая и пропитанная влагой, треснула.
Я стоял и смотрел на этот обломок эпохи. Эбби выбралась из тачки, обняла меня за талию и, положив голову мне на плечо, рассматривала то, что некогда было скамейкой. Она собиралась что-то сказать, когда я услышал…