— Мисс Гамильтон, поговаривают, что заняться поиском доказательств, необходимых для ареста второго обвиняемого, вас заставили личные мотивы, так ли это?
— Полагаю, что упомянутые вами личные мотивы есть у любого жителя Бельтайна. Чтобы согласиться со мной, вам достаточно выглянуть в окно. Что касается меня, то, помимо мотивов, у меня были возможности и соответствующий опыт, которые я употребила на благо Бельтайна, как и подобает офицеру военно-космических сил.
— Правда ли, что послушание в монастыре Святой Екатерины Тариссийской вы совмещали со службой в планетарной полиции?
— Это правда, и я до сих пор с удовольствием вспоминаю то время. Мистер Карнеги, перерыв может закончиться в любой момент, и я хотела бы успеть выкурить сигару…
— Последний вопрос, мисс Гамильтон, — заторопился ее собеседник. — Нашу женскую аудиторию интересует характер ваших отношений с контр-адмиралом Корсаковым…
— Без комментариев, — отрезала Мэри, обошла назойливого корреспондента, как неодушевленный предмет, и устремилась к вожделенной пепельнице.
Иногда Шону О’Брайену казалось, что ему следовало бы проклясть тот день, когда Генри Морган познакомил его и брата с пилотом ноль двадцать два. Иногда — что этот день надо благословлять. А иногда он просто не знал.
Проклятие не раз готово было вырваться при воспоминании о том, что Келли — ладно бы влюбился, с кем не бывает! — раз и навсегда полюбил совершенно не подходящую ему женщину. Да какую там женщину, соплячке и было-то тогда всего шестнадцать лет. Полюбил, и решил ждать в качестве преданного друга, пока она не выйдет в отставку, и еще столько, сколько потребуется, чтобы добиться ее. Кое-как братья столковались на трех годах ожидания, но что-то подсказывало Шону, что упрямый мальчишка… да уж, мальчишка, за сорок перевалило!.. будет ждать и пять лет, и пятнадцать, и пятьдесят.
Но проклясть не получалось. Потому что Шон понял Келли. Понял двенадцать лет назад, когда чертова девка попросила полковника Моргана пристроить на работу в полицию своего второго пилота, Джину Кроули. Шон даже не помнил, что говорил тогда: глаз не мог отвести, ни одной мысли в голове не осталось. И ведь это было безнадежно, почти так же безнадежно, как глубоко запрятанные чувства Келли. А потом… А потом родился Том, а вслед за ним Лахлан, а теперь еще нужно придумывать имя для девочки. И как ни крути, именно ноль двадцать второй приложил к его счастью свою крепкую руку с кольцом мастер-ключа.
А теперь он не знал. Благословлять? А как же Келли, так и не успевший даже поцеловать женщину, которую боготворил? Проклинать? И как он посмотрит в глаза брату, когда они встретятся там, за порогом? Странная штука жизнь…