Никита ухмыльнулся, но мысль признал дельной и связался с «Александром». Минуту спустя рубка подтвердила прием позывного и включение объекта в список отслеживаемых. Потом они минут сорок летели, наслаждаясь видом на океан и острова и болтая о пустяках. Однако Никиту по-прежнему беспокоили покрасневшие глаза Мэри и ее странное, постоянно меняющееся настроение, поэтому он решил все-таки попробовать расспросить свою спутницу, тем более что лететь было еще далеко.
— Эээээ… Мэри, послушай, возможно, это не мое дело, но… ты сегодня не выспалась или плакала?
Мэри развернулась в кресле так, чтобы видеть собеседника и криво усмехнулась:
— Сначала не выспалась, потом плакала. Знаешь, это ведь машина Келли. Он все свое имущество завещал мне, представляешь? Впрочем, я тоже все завещала ему, теперь вот менять надо… Муторное это дело, скажу я тебе — завещание составлять. Да, ну так вот… Пришла я забрать машину и дернул меня черт зайти в дом. С одной стороны, здорово: оказалось, что Келли сохранил мою одежду еще с тех пор, как таскал меня, девчонку, на пикники. Иначе мне пришлось бы отправляться на эту прогулку в рубахе и штанах дядюшки Генри. А с другой… Похоже, я только сегодня до конца осознала, что мой друг ушел навсегда, — она вздохнула и предостерегающе подняла руку: — Я знаю, о чем ты хочешь спросить. Любила ли я Келли? Нет. По крайней мере, не так, как это показывают в сериалах, которые клепает Pax Mexicana. Но останься он в живых и предложи мне стать его любовницей — я не колебалась бы ни секунды. Видишь ли, он каким-то образом ухитрялся находить применение тем сторонам моей натуры, которые не были востребованы ни флотом, ни монастырем, ни полицией. Я нравилась ему такая, какая я есть. Он уважал мои достижения, но они не то чтобы не имели никакого веса в его глазах, просто я устраивала его и без орденов и успешно выполненных контрактов. Понимаешь, Келли было глубоко безразлично, какой я пилот или полицейский, ему просто нравилось видеть меня счастливой. Он, думаю, любил меня — именно меня, а не капитана Гамильтон. Кажется, он был один такой. Может быть, еще полковник Морган, да и то… Дядюшка, сдается мне, видит во мне дочь, которой у него никогда не было, а это, согласись, совсем другое дело.
— Гм… А могу я быть нескромным до конца? — Никита дождался утвердительного кивка и продолжил: — Ты сказала, что стала бы его любовницей. А женой? Если бы он предложил тебе выйти за него замуж?
— Замуж? Нет, Никита, — усмехнулась Мэри, — замуж за Келли я бы не вышла. Мы слишком похожи и максимум через месяц совместной жизни началось бы подспудное выяснение, кто в доме хозяин. Для друзей неважно, что женщина старше по званию, а вот для супругов… для такого гордеца, как Келли… И потом, я ведь больше трети жизни командую людьми. Принимаю решения для них и за них. Впрочем, подчиняться командованию я тоже умею. Как любой офицер. Но очень не люблю. Как любой первый пилот. А Келли когда-то, лет пятнадцать назад, был моим напарником, но он никогда не был моим командиром. Поженись мы — и ему пришлось бы каждый день доказывать свое право командовать мной даже в таких вопросах, как количество яиц, из которых предполагается делать омлет на завтрак. Может быть, ему это удалось бы. Но, зная Келли О’Брайена, я могу с полной уверенностью утверждать, что ему очень быстро осточертело бы такое положение вещей. И это справедливо, поскольку дом должен быть надежным тылом, а не полем битвы. Как ты думаешь, почему первые пилоты практически не выходят замуж и даже в сколько-нибудь длительные неформальные партнерства вступают редко? Подчиненных нам и на службе хватает, а потенциальный командир в качестве супруга… две альфы под одной крышей… кошмар! Мы хорошие приятельницы, но плохие жены, Никита. — Мэри замолчала, снова повернулась лицом по курсу, что-то тронула на приборной панели. Корсаков понял, что разговор окончен.