И тут на редкость тихим голосом Турецкий произнес:
— Не надо ее нейтрализовывать. Не надо никуда ехать.
— У тебя, Сашок, повороты в мозгах непредсказуемые,— сказал Грязнов.
— Она сделает все как надо. Если сейчас поехать, то все дело испортим. Разве вы не понимаете? Что вы так на меня смотрите? Я полностью даю отчет словам: Ирина справится. Пока Горелик доедет, она уже приступит к выполнению задачи. Кроме того, Мухомор .может знать Горелика в лицо. Он наверняка прикатит на дачу вечером.
— По-моему, вся эта затея с уроками музыки никчемная. Валерия сейчас в таком состоянии, я имею в виду — она должна нервничать, если замешана в похищении, ей не до уроков. А если она собралась бренчать по клавишам, то не означает ли это, что она ни при чем?
— Костя, она не будет нервничать ни при каких обстоятельствах. Если она себе вбила что-то в голову, то будет добиваться любой ценой. Единственное, что ее может отвлечь от бренчания по клавишам, это свеженама-леванные ногти.
— Я не совсем понимаю, что происходит, извините меня, пожалуйста,— безнадежно произнес Моисеев.— Но я, кажется, сделал непростительную глупость, которая может нам всем... что значит нам всем? может Ирине дорого обойтись. И я прошу меня не жалеть, а, как скажет майор Грязнов, дать по одному месту мешалкой!
— В чем дело, Семен Семенович? Вы-то еще чего там натворили? — спросила Романова, и лицо у нее при этом сделалось угрожающее.— И чего это мы должны вас жалеть?
Моисеев собрался духом и выпалил:
— Я нашел обрывок магнитофонной пленки с записью разговора Турецкого с одной дамой, из которого я заключил, что беседа Турецкого и Бабаянца была сфабрикована из... .
— Мы все это уже знаем, Семен Семенович.
— Александра Ивановна, я прошу выслушать меня до конца. Я только сейчас догадался, что речь идет о супруге Эдуарда Антоновича... Не перебивайте меня, прошу вас... Я дал прослушать ему эту пленку, и теперь я понимаю, что он узнал ее голос.
— Ха, узнал! Они вместе все это и состряпали! — гаркнул Турецкий.
— Нет и еще раз нет. Если бы вы видели его лицо—
— Да разве у него лицо? Харя это, а не лицо,— не унимался Турецкий.
— В том-то все и дело, что на этот раз у него было лицо, притом лицо человека, которого втоптали в грязь... Но все равно, я понимаю, что своим походом я усугубил ситуацию чрезмерно.
— Семен,— вздохнул Меркулов,— ведь ты же знаешь, что к начальству надо ходить только в двух случаях.
— Знаю, Костя, знаю — ругаться и требовать,— замахал руками Моисеев,— но...
— Извини, Семеныч, я тут краем уха слышал, пока своим звонил, Сашок говорил что-то про город Караул,— тронул Грязнов Моисеева за плечо.