– Рядовой Кирасов!
Кирасов – тридцатилетний электрик, отец двух девочек, жилистый и тощий, тело его еще не приобрело нужного защитного загара и, от нахлынувшего обилия солнечных лучей, пока лишь имело красный цвет, напоминая вареных раков, – вышел из строя и напрямик двинулся к перекладине.
– Отставить! – сержант Малыхин требовал четкого исполнения любой мелочи, а подход к спортивному снаряду мелочью не считался. – Ты не на прогулку в зверинец идешь, а начинаешь выполнять упражнение! Что за походка? Да и как направляешься к турнику?
– Не турник, а перекладина, – поправил сержанта Эдик Томашевский.
Он уже выполнил свой подход и, подтянувшись десять раз не хуже сержанта, стоял в строю и тихо переговаривался с Борисом Степановым.
– Рядовой Томашевский, разговорчики!
– Он же по существу, – поддержал друга Степанов.
– По существу я вот тебя снова заставлю подтягиваться, – незлобно пригрозил сержант и вцепился взглядом в Кирасова. – Начинай!
Кирасов, рубя шаг как на параде, четко выполнял поворот, подошел к перекладине и, застыв под ней, отчеканил:
– Рядовой Кирасов прибыл выполнять упражнение на турнике. Разрешите приступить?
– Приступайте.
Солдат чуть присел, спружинил ноги, прыжком вытянулся вверх и, вцепившись обеими руками «хватом спереди», повис длинной колбасой. Было видно, как на его спине натянулись веревками длинные мышцы. Кирасов пять раз подтянулся, а на шестом, как ни старался, весь напрягаясь и тужась, как ни тянул вверх подбородок, но осилить считанные сантиметры и дотянуться до нагретой железной трубы, укрепленной на двух вкопанных в землю столбах, так и не смог.
– Шесть, – выдохнул он, спрыгивая на песок.
– Не шесть, а пять, – уточнил сержант. – Только пять.
– Ну, пять с половиной, если уж точно говорить.
– Половинки не считаются, – сказал Малыхин и добавил: – Повторить упражнение!
– Есть, повторить упражнение, – уныло отозвался Кирасов.
На втором подходе он смог подтянуться лишь четыре раза. Да и то в последний, в четвертый, еле-еле достиг подбородком заветной трубы.
– Девять, – громко подсчитал Томашевскнй.
– Какие девять? – скривил губы сержант. – Всего четыре!
– Нет девять, – поддержал друга Степанов, – согласно законам арифметики.
– Какие еще тут законы? – недоуменно спросил сержант.
Он нахмурился, пытаясь понять, что они, эти острые на язык москвичи, вкладывают в слово «закон», имевшее для него, Малыхина, большое, можно сказать, магическое значение, поскольку при одном напоминании закона, он робел и тушевался, как перед старшим армейским начальством. Солдаты отделения притихли, ожидая развития событий.