Зайяд вышел из машины и направился к дому Тары. Он должен победить свое желание. Он не может позволить себе расслабляться, когда у него так много дел.
После двух решительных ударов в дверь Тара открыла ему.
— Добрый день, Зайяд.
— Добрый день, мисс Хефнер.
— Просто Тара, — улыбнулась она, отступая в сторону, чтобы он мог войти в дом.
— Спасибо вам за то, что позволили мне прийти, Тара. Я знаю, что вам совсем не хотелось этого.
— Должна признаться, мне любопытно не меньше, чем тебе. — Она провела его в ту же гостиную, где начался их прошлый визит. На кофейном столике стояли лимонад и печенье. Тара взяла стакан и потянулась к кувшину с лимонадом.
— Позвольте мне, — сказал Зайяд.
— Спасибо.
Он наполнил ее бокал и подал ей, а потом положил перед ней на стол печенье.
— Спасибо, — снова сказала она с улыбкой.
Ее способность улавливать малейшее движение или звук поражала его.
— Могу я спросить, как вы потеряли зрение?
— У меня обнаружилась дистрофия сетчатки.
— Мне жаль.
— А мне — нет.
— Правда?
— Ну, это не совсем правда. Я бы хотела увидеть свои работы, лица своих друзей, Мэрайю в зале судебного заседания и дочь твоего отца. Но я не могу! Я вижу все совсем по-другому, и теперь я пришла к выводу, что иногда это совсем не плохо. Я верю, что, когда я потеряла зрение, это был бесценный дар для меня. — Тара замолчала, улыбнувшись. — Ты шокирован такими словами, не так ли?
Зайяд взял со стола печенье.
— Я заинтригован.
— Хороший ответ. — Она тоже взяла печенье. — Я потеряла зрение не сразу, темнота наступала понемногу, день за днем. До этого я жила жизнью, наполненной суждениями и оценками, и думаю, что все так и живут. То, что мы видим снаружи, во внешнем мире, это, конечно, не то, что мы видим изнутри. Мы редко задумываемся над этим, но когда ты теряешь способность видеть что-то снаружи, ты вынужден иметь дело лишь со своим сердцем, своими чувствами, с настоящими человеческими качествами.
Тара вздохнула и улыбнулась.
— Все суждения и оценки покинули меня, а вместо них остались вопросы. Больше не было гнева или цинизма, или этих вопросов «а почему я», остались лишь любопытство и сострадание.
Она взглянула на Зайяда, ее глаза были синими, добрыми, но все же в них читалась грусть.
— Я сказала, что ни о чем не сожалею, это правда, но должна признать, что в моем сердце навсегда осталась пустота и тоска по тому времени, которое так быстро закончилось.
Внезапно печенье встало у Зайяда поперек горла.
— Те три дня с моим отцом?
— Да. — Тара откинулась в кресле. — Он был удивительным человеком. Не важно, поступили мы аморально или нет, но это были три самых лучших дня в моей жизни. Конечно, до появления на свет Джейн.